Опыты литературной инженерии. Книга 2. Александр Гофштейн

Чтение книги онлайн.

      Отец редко, но писал письма. Откуда-то, в общем, из Сибири. Писал весело, сопровождая текст рисунками. Писал химическим карандашом и для сохранности макал письма в воду. Поэтому приходили они слегка расплывчатыми. Геолог по профессии, отец работал там агрономом, а мы продолжали жить с мамой и маленьким братом, который родился накануне отъезда отца, в одной комнате, сдавая другую студентам.

      В пятьдесят втором вернулся из Сибири отец. Все, что касалось Киева, деда, стало в доме табу. Приезжали какие-то люди, что-то передавали, что-то обсуждали без нас, детей, за закрытыми дверями. Я интуитивно понимал, что родители чего-то боятся, но чего именно?

      5 марта 1953 года завыли заводские гудки. Остановились поезда – железная дорога проходила в трехстах метрах от нашего дома, – взревели паровозы. Ледяной ужас объял страну – умер Сталин. Но это было позже. Утром я пошел в школу. Сталин тяжело болел, газеты были заполнены бюллетенями о его здоровье. А утро 5 марта было таким же, что и обычно. Я сбега́л по лестнице школы со второго этажа на первый – за мной кто-то гнался из детей, когда меня грубо рванула за руку моя классная руководительница Таисия Никитична. Она была вся покрыта красными пятнами, тушь на глазах расплылась от слез. Я остро почувствовал, как люто она меня ненавидит:

      – Сталин умер, а ты смеешься! – прохрипела она, выпустила мою руку и закрыла лицо руками.

      Я стоял как пораженный громом. Умер Сталин! Этого просто не могло случиться! Сталин не мог умереть! Ведь Сталин – это все: воздух, небо, школа моя, вот эта лестница… Мне стало по-настоящему страшно, как будто мне сообщили, что на нас надвигается вселенская катастрофа, пожар, цунами!

      Где-то в конце пятидесятых с недоговоренностями, без подробностей мама рассказала, что дед был арестован еще в сорок восьмом как враг народа. «Враг народа» – я это понимал. В свое время только о них и писали в газетах. Вон у моего одноклассника арестовали отца – секретаря горкома. Так он был враг народа. Потом, правда, вернулся из заключения на одной ноге. Вторую, говорили, отпилили ему в лагере простой пилой.

      В комсомол меня приняли с третьей попытки. Хотя я был отличник, спортсмен и пр. С третьей так с третьей. В институт тоже попал со второй попытки. Фамилия для Львовского университета, оказывается, совсем не годилась. Хрущев закрыл военные кафедры, и на три года я поменял туфли на кирзовые сапоги. В армии было все просто. Там силу уважали.

      Только после армии удалось попасть вместе с родителями в Киев. Семья сестренки и тетя ютились теперь под самой крышей, в маленькой квартире. Библиотека и вещи деда бесследно пропали. В тот раз отец захватил с собой из Киева кое-что из того, что сохранилось как память. Уже во Львове он, как когда-то дед, позвал меня в свою комнату и достал из ящика письменного стола тяжелый кинжал, каким-то чудом уцелевший в той ужасной круговерти, которая беспощадно вертела нашу семью долгие годы.

      – Арабский клинок, – СКАЧАТЬ