Под чертой (сборник). Дмитрий Губин

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ что делает этот текст родственным позднее написанным «Дню опричника» или «Сахарному Кремлю» Сорокина, или ранее написанной «Истории одного города» Салтыкова-Щедрина, то есть памфлетом, политической сатирой, талантливой карикатурой.

      При этом, упоминая пресловутый «созидательный труд», я вовсе не имею в виду социалистическую литературу США 1920-х и 1930-х, невыносимо назидательную и тоскливую, будь то Эптон Синклер или Синклер Льюис. Я имею в виду то, что составляет немалую часть обаяния, например, «Унесенных ветром» Митчелл, когда удовольствие доставляет следить, как Скарлетт О’Хара восстанавливает порушенную войной усадьбу (а не только занимается шашнями с Реттом Батлером, который, к слову, зарабатывает на контрабанде. Чем не труд?)

      Вся работа во всех русских романах сведена к мелькающему на заднем плане офису, который перерабатывает людей в планктон, питательную среду для китов капитала. Единственный роман труда – это «Кофемолка». Там молодая пара, из числа тех американцев, что деньги заработала виртуально, на финансовых производных, решает вложиться во что-то реальное – и открывает венскую кофейню в Нью-Йорке. В этом городе много таких, разбогатевших и наивных, мечтающих об идеальном ресторанчике, о правильном магазинчике. И вот читать эту историю невероятно увлекательно, хотя и грустно, потому что в Москве и Питере кипят те же страсти, и даже я могу порассказать, какие blood, sweet amp; tears стоят за открытием каждого нового ресторана Арама Мнацаканова или «Гинзы» – однако ж романов про эти нешуточные страсти-мордасти нет.

      Второе. В современной русской литературе нет места страстям, нет места любви. В ней любви вообще нет. То есть описания типа «наутро Михаил понял, что не может обойтись без Елены, он набрал ее телефон и долго вслушивался в гудки» – такие цепочки слов есть, но это, с точки зрения романа, не любовь. Это дерьмо. Я не знаю, что случилось и почему никто из писателей не может любовь нарисовать – в лучшем случае обозначить: типа, да, влюбился, страдал, а она крутила с менеджером постарше и не ценила. У меня вообще есть подозрение, что то, что мы называем любовью – (по)жар страстей, зажигающий конкретную исторически и социально определенную жизнь – это результат воздействия не только и не столько вброшенных в кровь гормонов, сколько культуры. Под влиянием культуры игра крови принимает ту или иную форму, и это никакое не умствование. В средневековье, скажем, в любви значение имел лишь объект. Рыцарь ехал на битву ради Прекрасной Дамы, – важно было, что дама прекрасна. А Возрождение поменяло субъект и объект местами. Как писал Давид Самойлов:

      Говорят, Беатриче была горожанка

      Некрасивая, толстая, злая.

      Но упала любовь на сурового Данта,

      Как на камень серьга золотая.

      Сколько раз мужчины тонкого душевного устройства падали, как из самолета без парашюта, в любовь к вульгарным толстухам! Сколько раз нежные женщины уступали похотливым кабанам, – и в спальню, видя в этом толк, пускали негодяев.

      Хотения СКАЧАТЬ