Города и годы. Константин Александрович Федин

Чтение книги онлайн.

      – Я понял бы, если бы – пафос, – раздалось прерывисто, с одышкой.

      Тучная, неловкая спохватилась:

      – Вот именно! В феврале баррикады строились сами. А сейчас – казарма.

      Одышка добавила:

      – Главное, защищаем что? Право на разрушение.

      – Разрушение, – отдалось сзади.

      – Разрушение, – колыхнулось спереди.

      – Пафос, – сказал профессор, вглядываясь в Андрея, – пафос – это час, день, неделя. Пафос – это припадок. Нельзя, чтобы народ бился в припадке целые годы.

      – А зачем нужно, чтобы бился?

      – Профессор, ведь культура…

      – Культура, – отдалось сзади.

      – Культура, – колыхнулось спереди.

      И опять, точно посмеиваясь над самим собой, извинился профессор:

      – Я, знаете ли, изучая историю, не мог обнаружить, чтобы какая-нибудь идея бесследно исчезала под развалинами академии, города или государства. Не мог. И я совершенно спокоен: биологии, истории, искусству, физике, вообще знанию, накопленному человечеством, сейчас ничто не угрожает.

      – Идеи можно мыслить только в человечестве. А человечество обречено на взаимное истребление.

      – Истребление, – отдалось сзади.

      – Истребление, – колыхнулось спереди.

      – Я не вижу этого, – возразил профессор.

      – А как же, – спросил Старцов, – насчет часов?

      – Каких часов?

      – Там, на перекрестке. Горят – но потухнут, непременно потухнут…

      – Про хранителя музея? Но ведь это – чувство, человеческое чувство! Господа! (Профессор воскликнул: «Господа!» – но обратился к одному Андрею и говорил с дружеской укоризной.) Кто же будет отрицать, что нам больно смотреть на собственную смерть?

      – Смерть, – подхватила одышка.

      Забор из вывесок загромыхал и взвыл, заглушив негромкую речь. Костры притухли, потом на мгновенье залили людей красным пламенем и ровно приземлили огонь.

      Насыпь подымалась в длину всего окопа, от тротуара к тротуару, поперечной прямой линией. Когда в окоп входила смена, лопаты двигались вяло, земля скатывалась по насыпи назад в яму. Потом крутые комья торопливым градом катились через гребень насыпи к кострам, засыпая развороченный булыжник. Обшарканное железо лопат дзинькало по грунту, как косы по росному лугу, люди распалялись и работали зло.

      В шесть утра человек, голос которого ухал точно топором по пустой бочке, спрыгнул в окоп, примерился глазом на насыпь, прошел из конца в конец, вылез на мостовую, ухнул:

      – Ладно, граждане! Спасибо!

      – Республика, стало, благодарит? – произнесла одышка.

      Кто-то верещаво вздохнул:

      – Вскýю, господи!

      Отряхивались, отчищались, отскабливались, делили остатки щеп, тушили дымившие головни в лужицах, посмеивались, в последний час ночной тьмы вступили шумной ватагой.

      Старцов СКАЧАТЬ