Честно говоря, он давно уже не знал, чего ему ждать от жизни.
Ну, может, царствующая особа действительно обратит на тебя внимание? А зачем? Ну, может, дикующая появится в Санкт-Петербурхе, привезут ее в кунсткамеру? Ну и что? Не знал, как ответить. Попытался только с усилием вспомнить, как добрался вчера до домика соломенной вдовы, как попал на свою пуховую перину, и этого не смог. Попытался вспомнить, где провел вчерашний вечер и не совершил ли правда чего ужасного, и этого не смог: память зияла черными провалами. Последние остатки памяти затмевал, разносил по ветру волчий взвыв тети Нюти.
Все же встал. Откашлявшись, отфыркавшись, глотнув холодной брусничной воды, прочистив горло и нос, сунув на минуту лохматую голову в таз с холодной водой, наконец оделся и несильно толкнул рукой забухшую раму окна.
Легче не стало, только заныл на левой руке отрубленный палец.
А заныл палец – сразу вспомнился парнишка в урасе. Там, под Якутском. И как злобно мальчишка тот кидался на него, на Ивана. Понятно, убить хотел, стоял за своего отца, кровь к крови. Ну что же это такое? Почему так плохо на сердце? Может, сам вчера кидался на кого с ножом?
Свят, свят, свят!
Иван испуганно коснулся потемневшего серебряного крестика на груди.
Указанный крестик он отнял в сендухе у того дикого парнишки в драке, силой сорвал крестик. Тот, значит, отрубил ему палец, а он сорвал с парнишки серебряный крестик.
Дохнуло от воспоминаний пугающим, леденящим.
Плоская темная сендуха, одинокая якутская ураса, крытая коричневыми ровдужными шкурами, легкий, разносящийся по сендухе запах дыма, низкое северное небо, меканье глупых олешков, ничего не понимающих в человеческой жизни, наконец, кровь на руке…
Вот, вот, кровь на руке!
При одном воспоминании о крови нехорошо сжалось сердце. Вот почему это он, Иван, секретный дьяк, ничего не помнит про вчерашнее? Про всякое старое далекое помнит, а про вчерашнее близкое забыл. Уже столько лет прошло со времени той драки в сендухе, а помнит. А вчерашнее – хоть убей.
Действительно, ясно, до каждой мелкой детали, помнил Иван, как когда-то серебряный крестик, сорванный с парнишки, с сына убивцы, лежал в его окровавленной руке. Помнил и то, как отец, пнув повязанного и брошенного на пол убивцу, перекрестился и кивнул хмуро: «Вишь, сам взял…» И добавил странно: «Ну, коль уж сам взял, значит, твое. Значит, Господь так хотел. Может, знак это…» И еще добавил: «Этим теперь, – хмуро кивнул на повязанных казаками убивцу и его сына, – этим теперь, так думаю, ничего больше не понадобится».
«Казнят?» – потрясенно спросил Иван.
«Беспременно, – кивнул отец. – Вот этот, – кивнул на убивцу, – СКАЧАТЬ