О людях и ангелах (сборник). Павел Крусанов

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ сама по себе – тряпка. Но суть совсем не в том. Суть даже не в том, что сохранить любовь к памяти, к засушенному цветку, для женщины легче, чем сохранить любовь к чему-то живому, противодействующему, так устроены их головы – в них прошлое пластично, и из краха всегда можно вылепить пусть не победу – верную ничью, просто для них (для матери и тётки Ани) полная сила Зотовых открывалась лишь тогда, когда сила эта иссякала, – лишь навсегда потеряв мужей, отцов, дядьёв, свёкров, женщины обнаруживали, как много пустот появилось в их жизни после этих смертей.

      Это было шесть лет назад. Мать выплеснула накопленную обиду – всё, что прокисло в душе женщины, живущей в безмужии (горек век неиспользованной вещи – тряпка), – выплеснула на Семёна и всех нас, с кем её свела судьба и от кого она не получила ничего, кроме постылой обязанности исполнять упорную, чуждую ей волю. Ни тогда, ни после я не чувствовал за собой вины. Дед же вообще не заметил, что, кроме него и внука, в доме кто-то ещё сокрушает пустоту пространства.

      Догорал май. Я заканчивал десятый класс, готовился к выпускным экзаменам. В доме мы жили вчетвером: две черницы, хромой дядя и я. О Семёне пятый год не было никаких вестей (кроме бланков денежных переводов) – ни слова с тех пор, как он перебрался к жене в Ленинград… Май готовился испустить дух, когда пришла телеграмма – с адресом, но без имени получателя (схалтурила почта?), – невнятная, будто пославший её напоминал о старом уговоре и был уверен, что его поймут с полуслова. Телеграмма гласила: заеду июне собери вещи – Семён. Пётр, прочтя, сказал: «Женитьба его ухайдокала».

      Послания никто не понял. Только мать почувствовала тревожное – не умом, не рассуждением – дремучим материнским чутьём. Однажды вечером – месяц прошёл с Семёновой весточки – мать вдруг опустилась у плиты на пол, сложила в подол руки и тихо завыла. Назавтра все домашние видели: делая хозяйскую работу, она, где стояла, безмолвно садилась на пол, роняла в подол руки и начинала выть, тоскливо, жутко, как ночной зверь. Всё повторилось и на следующий день – приступы глухой тоски, причину которой никто не мог понять (во всяком случае, никому не приходило в голову связывать её с телеграммой, полученной месяц назад), – а к середине третьего дня в Мельне появился дед.

      Когда он вошёл в дом, я сидел в столовой за книгой. Утром был сдан последний экзамен; из кухни тянулись запахи праздничного обеда. Должно быть, дед нарочно справлялся об экзаменационном расписании, чтобы подгадать свой приезд к этому дню. Войдя в комнату, он не огляделся – его не интересовали перемены, – он застыл над столом – корабельная сосна – и объявил: «У меня билеты на четырёхчасовой. Ты готов?» А я, забыв про книгу, смотрел на него и никак не мог соединить в осмысленное целое три вещи – деда, себя и сказанные дедом слова, – части не складывались! Пока мы смотрели друг на друга – два немых вопроса, – в столовую вошла мать – вошла и тут же у дверей беззвучно опустилась на половицы, уронив в подол кремосбивалку.

      – Ты не получил телеграмму? – Семён не сводил с меня стылых глаз. – В Ленинграде всё готово СКАЧАТЬ