Да, самое противное, что он ей этой ночью опять приснился. Давно не снился, а сегодня приснился. Он, кошмар по имени дядя Леша. Или папа, как он просил себя называть. Вернее, требовал… Так и помнится свое детство-отрочество в двух ипостасях – до дяди Леши и после дяди Леши. То, которое было «до», в отдельной коробочке. Оно же святое, которое было «до»… Для памяти святое. И чистое. А потом…
В том, чистом и святом, она была нормальной девочкой. Тихой, пугливой, молчаливой. Как все, в детский сад ходила, потом в школу. Помнится, соседка вздыхала с завистью: какой у тебя, Аня, ребенок, не знаешь с ним хлопот! А мама только рукой махала, сердилась и отвечала довольно странно: да какая, мол, разница, есть хлопоты или нет, все равно за подол держит! Она удивлялась, глядя на мамин подол – неправда же! И руки за спину отводила, пожимая плечиками.
Родного отца она не помнила. Иногда ей казалось, что его вообще не было. У других детей были, а у нее – нет. Тем более мама очень сердилась, когда она спрашивала про папу. А потом вдруг появился он, дядя Леша…
Поначалу все складывалось очень даже хорошо. Мама похорошела, повеселела, начала по выходным пироги печь. И ее с собой приглашала, вместе пекли пирог для дяди Леши, старались, чтобы ему понравилось. Он выходил к столу, потирая руки, улыбался им обоим, подмигивал весело – ну что, девчонки, попробуем, что тут у вас получилось? Мама заливалась счастливым смехом от этих «девчонок»…
Потом, позже, став взрослой, она часто думала – как же так-то, мам… Неужели ты не замечала, как подолгу держит новоявленный папа твою дочь на коленях, как любовно оглаживает по бокам, по животу… Наверное, и впрямь не замечала. Очень хотела счастья. Именно картинки хотела – чтоб семья, чтоб ребенок, любовью обласканный. Да уж, любовью…
Ей было двенадцать лет, когда он ее изнасиловал. Очень обыденно все произошло, очень быстро. Она даже толком испугаться не успела. Нет, испуг был, конечно, только он какой-то был… ненастоящий. Как у стоматолога, когда зуб выдирают с уколом. Вроде и страшно, а ничего не чувствуешь. Сидишь в кресле, словно замороженный истукан, и кажется, что обезболивающее лекарство по мозгам растекается, и боишься пошевелиться. Наверное, в этот момент дядя Леша ее волю с корнем и вырвал. А она не почувствовала ничего. Ну, кроме физической боли и сильного отвращения. Но что такое физическая боль в сравнении с потерей воли? Ничто. А иначе как еще объяснить, что не закричала, не заплакала? Сидела потом, сложив руки на коленях, слушала, как он ей втолковывал осторожно-ласково:
– Прости, я тебе больно сделал… Но в двенадцать лет уже все это делают, Машенька. Только все это делают с сопливыми мальчишками, а тебе повезло, у тебя все по-настоящему, по-взрослому получилось. Ты поняла меня, да?
Кивнула головой безвольно.
– Только маме ничего СКАЧАТЬ