Парижский апофегей козленка. Юрий Поляков

Чтение книги онлайн.

      – Он неудачно выразился! – заступился я.

      – А что скажет теория? – спросил Одуев.

      – Теория? Конечно… М-да… – Любин-Любченко осторожно облизнулся. – Собака – эмблема преданности. На средневековых надгробиях изображалась у ног женщины. Учтите, Настенька! В алхимии собака, терзаемая волком, олицетворяет очищение золота при помощи сурьмы. Это вы тоже учтите!

      По слухам, Любин-Любченко три года провел в лагере за что-то противоестественное и был крайне осторожен в политической тематике.

      – И это все? – разочарованно спросил Одуев.

      – А что вы еще от меня хотите услышать? – в свою очередь удивился теоретик, предупредительно улыбаясь.

      – Ну и ладно, – кивнул Одуев. – А теперь пусть Виктор прочтет нам что-нибудь из своего романа.

      – Я? – оторопел Витек.

      – Читай! Давно не слушал гения! – злобно потребовал Тер-Иванов, предвкушая скорую расправу над Акашиным.

      – Пожалуйста! – попросила Стелла, обвиваясь вокруг Витька, как кожаная лиана.

      Я сделал пальцами «рожки».

      – Не варите козленка в молоке матери его! – ответил Витек.

      – А вы непростой юноша! – горестно облизнулся Любин-Любченко и глянул на Акашина с ласковой безнадежностью.

      – Нет, пусть читает! – настаивал Тер-Иванов. – Нечего козлятами нам зубы заговаривать!

      – А что он такого сказал? – спросила Настя.

      – Что он сказал, лапочка? Он произнес только что десятую, самую таинственную, заповедь Завета, записанного на Моисеевых скрижалях!

      Витек ошалело, разинув рот, переводил взгляд то на Любина-Любченко, то на меня. Он и не подозревал, какой глубокий смысл содержался в этой смешной фразе про козленка! Вдруг я услышал шепот над моим ухом: Одуев предлагал мне выйти на пару слов. На кухне царила такая грязь, которой даже при большом желании не достигнешь в одночасье – она должна накапливаться месяцами и даже годами, как угольные отложения. Дело в том, что одуевские родители в целях экономии уже третий год не приезжали в отпуск, а уборкой квартиры, как я понимаю, занимались только они. Стелла для этого была слишком творческой женщиной, а Настя – слишком юной. Но своего поэтического сына родители все же не забывали: на разделочном столе, среди высохших до легкости мушиного крыла колбасных шкурок стояла новенькая микроволновая печь – тоже большая редкость в ту пору.

      – Как тебе Настя? – блудливо почесывая подбородок, спросил Одуев.

      – Где познакомились?

      – Как где? На вечере контекстуальной поэзии… Где ж еще?

      – Не боишься? Родители узнают…

      – Знают. Отец уже прибегал. Представляешь, пацан, на год меня моложе! Орал тут на кухне: «Посажу!» А я ему ответил: «Может быть, вы мечтали, чтобы вашу дочь лишил невинности какой-нибудь пэтэушник в подъезде?» Убежал. Потом мамаша прискакала. Ты знаешь, «выглянд», как выражаются поляки, вполне еще товарный. Говорит: «Мы с мужем посоветовались. Возможно, вы и правы. Тем более что Настя СКАЧАТЬ