Нетолерантность. Максим Бельский

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ style="font-size:15px;">      Наши дружеские отношения не прекратились с его уходом из редакции, где, впрочем, после этих событий ненадолго задержался и я. Мы часто встречались и в рабочей, и в домашней обстановке, обсуждали проблемы творческие и личные. Жизнь продолжала испытывать его: казавшаяся благополучной семья распалась, жена уехала в Израиль, дочь – в Америку, где вскоре умерла от рака. Итогом связанных со всем этим переживаний явился инфаркт, ранний для его тогда еще далеко не преклонного возраста.

      И до, и после болезни Владимир Абрамович во время наших встреч находил повод упомянуть о своей папке с материалами, посвященными Маше Брускиной. Все эти годы она постоянно пополнялась. Теперь здесь были не только его собственные публикации, записи, фотоматериалы, но и вырезки из различных изданий, в том числе и зарубежных, где всё чаще рядом с именем казненной в Минске девушки из гетто упоминалась фамилия написавшего о ней журналиста. Чувствуя, что судьбой отмерено ему не так уж много времени, он хотел передать эту папку в надежные руки и как – то признался, что надеется увидеть на одном из минских домов табличку с надписью: «Улица Маши Брускиной». Увы, этой надежде не было дано осуществиться. Второго инфаркта сердце, изъеденное столькими переживаниями, уже не выдержало…

      С тех пор прошло больше десяти лет. И всё это время меня не оставляет мысль, что творится величайшая несправедливость по отношению к делу, которому мой коллега и друг, не побоюсь высоких слов, отдал свою жизнь.

      Не говоря уж о еще большей несправедливости в отношении к памяти его непризнанной героини, чья судьба удивительным образом перекликается с судьбой героини общепризнанной – Зои Космодемьянской.

      Мне довелось побывать в подмосковной деревне Петрищево, где в начале декабря 1941‑го, через месяц с небольшим после гибели её ровесницы – минчанки, была повешена фашистами юная москвичка, схваченная при попытке поджечь дом, где разместились оккупанты, и назвавшая себя Таней. Очерк Петра Лидова, довоенного белорусского собкора «Правды», опубликованный в этой газете после разгрома немцев под Москвой, так и назывался – «Таня». Я запомнил увиденную в далеком военном детстве газету по фотоснимку мертвой девушки с обрывком веревки на шее – эта жуткая картина еще долго не давала мне заснуть.

      Много лет спустя, оказавшись в музее Зои Космодемьянской на месте её гибели, я поинтересовался обстоятельствами, при которых Таня стала Зоей. «На очерк и фотоснимок в «Правде», – пояснила экскурсовод музея, – откликнулась москвичка Любовь Тимофеевна Космодемьянская, которая узнала на снимке свою дочь». «Почему же девушка назвалась Таней – не своим мучителям во время допроса, а ночью шепнув тайком хозяйке дома Прасковье Яковлевне Кулик, своей, русской женщине? Зачем ей было скрывать своё имя перед казнью, в неизбежности которой уже не приходилось сомневаться? Какую тайну она выдала бы, назвавшись Зоей, – если это действительно СКАЧАТЬ