– Короче, дело такое, – заговорил сержант, переворачивая банку над куском хлеба. Вязкая струйка молока легла кольцами на белом мякише. – Сегодня ночью в пять ноль-ноль мы вылетаем на десантирование…
Гешка все понял. И понял, что скажет в ответ. Он уже не слушал сержанта, думая над этим ответом.
– Можем взять тебя с собой. В темноте никто не заметит. А как поднимемся в воздух, там никто уже не ссадит. Четыре дня походишь с нами. Как вернемся, прикинешься дурачком, скажешь, что хотел повоевать и тайком пролез в «вертушку»… Не дрейфь, сильно не накажут.
Гурули улыбнулся, подмигнул Гешке, мол, цени мою находчивость и заботу о тебе.
– Нет, – выдавил из себя Гешка. – Я уже не хочу… Перегорело.
И тут же пожалел о сказанном. Гурули заморгал глазами:
– Ты чего, зема? Как это – перегорело?
– А вот так, – буркнул Гешка, испытывая одно-единственное желание – уйти отсюда и больше никогда не приходить.
Сержант резко встал из-за стола, сильно толкнул Гешку плечом и брезгливо поморщился:
– Ты ошибся, Витя. Это дерьмо, – и зашаркал тапочками к двери.
Гешка обхватил голову руками. Стыд душил его.
– Испугался? – тихо спросил Гурули, заметно ошарашенный ответом Гешки.
– Не знаю… Я думал, что все очень просто. – Гешка говорил правду, надеясь, что Гурули его поймет. Но как нелегко было найти эту правду в хаосе собственных чувств, где сплелись усталость, досада, ревность, одиночество, отчаяние: – Я никогда не сомневался в себе… но теперь мне кажется, что я не смогу, как вы.
Он глубоко вздохнул, как пассажир в самолете, который только что коснулся колесами бетонки. Гурули молча крошил крепкими пальцами хлебную корку и ничем не показывал своего отношения к Гешкиной неожиданной исповеди.
Все было поставлено на свои места.
Гурули в конце концов это понял, махнул рукой в сторону двери и негромко сказал:
– Ладно, топай к себе, мне надо проверить ребят.
Выйдя на воздух, Гешка испытал такое облегчение, словно сменил новые тесные ботинки на растоптанные старые.
Гешка провозился со своими форсунками до полуночи. У него сильно устала спина в пояснице, от соляры слезились глаза, но спать не хотелось – днем целых четыре часа провалялся, как под наркозом. Он вымыл в ведре руки и сел у малиновой «буржуйки» в углу палатки. И стал думать над тем, откуда у Гурули письма, адресованные Кочину, как прапорщик объяснил бы начальству, что экипировал Гешку, если тот согласился бы лететь, и не родилась ли эта авантюрная идея в кабинете командира полка.
В хозвзводе появился новичок – маленький, хамоватый, с уголовной рожей. Целый час, пока Гешка мыл в керосине детали форсунки, он допытывался, за что его убрали из разведроты.
– В горах сдох, да? Или под обстрелом облажался? Че молчишь?
Гешка толкнул его в плечо. Тот не обиделся, тоненько заржал СКАЧАТЬ