Моя жизнь (сборник). Константин Коровин

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ с натуры. И вижу – у меня не выходит. Ведь это пейзаж. Я думал – просто. А вот поди: что делать – не пойму. Отчего это. Фигуру человека, быка нарисую. А вот пейзаж, дачу – пустяки, а вот поди, не выходит. Алексей Кондратьевич Саврасов был у меня, смотрел, сказал мне: «Это желтая крашеная дача – мне смотреть противно, не только что писать». Вот чудак какой. Он любит весну, кусты сухие, дубы, дали, реки. Рисует то же, но неверно. Удивлялся – зачем это я дачу пишу. – И Сорокин добродушно засмеялся.

      После завтрака принесли краски. Сорокин смотрел на краски. Я клал на палитру много:

      – Боюсь я, Евграф Семенович, – попорчу.

      – Ничего, порти, – сказал он.

      Целым кадмиумом и киноварью я разложил пятна сосен, горящих на солнце, и синие тени от дома, водил широкой кистью.

      – Постой, – сказал Сорокин. – Где же это синее? Разве синие тени?

      – А как же, – ответил я. – Синие.

      – Ну хорошо.

      Воздух был тепло-голубой, светлый. Я писал густо небо, обводя рисунок сосен.

      – Верно, – сказал Сорокин.

      Бревна от земли шли в желтых, оранжевых рефлексах. Цвета горели невероятной силой, почти белые. Под крышей, в крыльце, были тени красноватые с ультрамарином. И зеленые травы на земле горели так, что не знал, чем их взять. Выходило совсем другое. Краски прежней картины выглядывали кое-где темно-коричневой грязью. И я радовался, торопясь писать, что пугаю моего дорогого, милого Евграфа Семеновича, моего профессора. И чувствовалось, что это выходит каким-то озорством.

      – Молодец, – сказал, смеясь, Сорокин, закрывая глаза от смеха. – Ну, только что же это такое? Где же бревна?

      – Да не надо бревен, – говорю я. – Когда вы смотрите туда, то не так видно бревна, а когда смотрите на бревна, то там видно в общем.

      – Верно, что-то есть, но что это?

      – Вот «что-то» есть свет. Вот это и нужно. Это и есть весна.

      – Как весна, да что ты? Вот что-то я не пойму.

      Я стал проводить бревна, отделяя полутоном, и сделал штампы сосен.

      – Вот теперь хорошо, – сказал Сорокин. – Молодец.

      – Ну вот, – ответил я. – Теперь хуже. Суше. Меньше горит солнце. Весны-то меньше.

      – Чудно́. Вот оттого тебя и бранят. Все ты как-то вроде нарочно. Назло.

      – Как назло, что вы говорите, Евграф Семенович?

      – Да нет, я-то понимаю, а говорят, все говорят про тебя…

      – Пускай говорят, только вот довести, все соединить трудно, – говорю я. – Трудно сделать эти весы в картине, что к чему. Краски к краске.

      – Вот тут-то вся и штучка. Вот что. Надо сначала нарисовать верно, а потом вот как ты. Раскрасить.

      – Нет, – не соглашался я.

      И долго, до поздней ночи, спорил я со своим милым профессором, Евграфом Семеновичем. И посоветовал я ему показать это Василию Дмитриевичу Поленову.

      – Боюсь я его, – сказал Евграф Семенович. – Важный он какой-то.

      – Что вы, – говорю я, – это самый простой и милый человек. Художник настоящий, поэт.

      – Ну СКАЧАТЬ