Державный плотник. Даниил Мордовцев

Чтение книги онлайн.

      – «…що, на росказания его царскаго величества, гетман послал полковников, черниговского Якоба Лизогуба, прилуцкого Дмитра Лазаренка Горленка, лубенского Леона Свечку, гадячского Бороховича и компанию, и сердюков[33], жебы были сполна тысячей двадцать пять. Которые в походе том от орды мели перепону, але добрый отпор дали орде, и притянули под Азов до его царскаго величества. Где войска стояли его царскаго величества под Азовом, достаючи города и маючи потребу з войсками турецкими на море, не допускаючи турков до Азова, которых на воде побили…»

      – То была первая морская виктория твоя, государь, – сказал Меншиков, – и виктория весьма знатная.

      – Будут, с Божьей помощью, и более знатные, да вот здесь!..

      И царь указал на море, как бы грозя рукою.

      А в душе Ягужинского звучала мелодия: «Упустила соколонька – та вже й не пиймаю!..»

      «…опановали козаки вежу, которая усего города боронила, – читал Петр, – и из тоей вежи козаки разили турков в городе, же не могли себе боронити, которые и мусели просити о милосердии, и сдали город; тилько тое себе упросили турки у его царскаго величества, жебы оным вольно у свою землю пойти, на що его царское величество зезволил, отобравши город зо всем запасом, строением градским, и оных турков обложенцев казал забрати у будари на килькадесять суден и отвезти за море Азовское, у турецкую землю».

      Петр остановился и взглянул на Меншикова.

      – Полагаю, запись учинена с обстоятельствами верно, – сказал он.

      – Верно, государь, – отвечал Меншиков.

      – У черкас, я вижу, письменное дело зело хорошо налажено.

      – Черкасы, государь, ученее нас.

      – Подлинно… Да и свет учения и книгопечатное дело от них же, от черкас, идет к нам, на Москву.

      А Павлуша Ягужинский, прислушиваясь к разговору царя с Меншиковым о черкасах, думал о своей «черкашенке» из Диканьки, и в душе его продолжала петь дивная мелодия:

      Между тем пока царь на берегу «чужого моря» волновался великими государственными думами, под Нарвой его преображенцы и другие воинские люди, большею частью, кроме преображенцев и семеновцев, состоявшие из неопытных новобранцев, продолжали возводить укрепления своего лагеря, готовясь к скорой осаде.

      Время стояло осеннее, ненастное. То хлестал дождь, то слепил глаза мокрый снег, и северное пасмурное небо не располагало к энергичной работе. Даже любимцы царя, преображенцы, чувствовали себя как бы покинутыми своим державным вождем.

      – Не любы, что ли, мы стали батюшке-царю? Из царей разжаловал себя в капитаны бомбардерской роты… Простой капитан!

      – Да и прозвище свое родовое переменил: стал Петром Михайловым.

      – А видели, как он онамедни шанцы копал да сваи тесал? Топор у него ажно звенит, щепы во каки летят!

      Кто-то затянул вдали: