Кремлевский Папа. Егор Герасимович Посвежинный

Чтение книги онлайн.

      бледное лицо, худые плечи, угасший вид. Она не знала, куда приткнуться в в

      окзальной сутолоке и везде, где останавливалась, чувствовала себя виноватой.

      В зале ожидания, где всегда полно народу, было неуютно и по-казенному грустно. Массивные скамьи, изрезанные похабщиной, всегда заняты, пол посыпан опилками, завален сумками, корзинами и

      тюками.

      Народ пробавлялс

      я тем,

      что предлагала скудная жизнь, довольствовался малым. Услышав очередной хрип-объявление в громкоговорителе, вокзальный люд хватал котомки и бросался к выходу. Свободные места занимали новые пассажиры, а

      через пару часов остолбенело и по неизменной привычке броситься к поездам – навстречу неизвестной жизни. И

      так ежесуточно, ежегодно. Людское движение, кем-то запущенное, не замирало в самые черные дни: народ заботился

      , колготился, чтобы выжить.

      За

      этой вокзальной суетой с высокого пьедестала в зале ожидания смотрел Феликс, стоявший в длинной шинели из бронзы и таком же картузе. Рыцарь революции! О

      н никому не мешал, но напоминал о суровой строгости сталинских законов. С ним народ

      обвык, притерся и уже, как будто, не замечал. Только вновь приезжих он подавлял массивностью и пристальным взглядом. Иной старик с

      полупустой котомкой подходил ближе полюбопытствовать и крестился, вернее, открещивался, размышляя вслух:

      «Это сколько же металла вылито, истрачено! М

      ать честная! П

      ри нашей-то голопузости. И ведь исхитрились, окаянные, д

      аже глаза, а в глазах зрачки вылить!» Как раз железным взглядом и поражал всех Феликс. Пассажиры

      постепенно уживались с бронзовым соседом, признавали в нём неизбежный гнёт революции, иногда подбирались ближе и снизу

      вверх всматривались в строгое выражение лица, пытаясь понять смысл строгости и то, зачем, за какой надобностью вздыбили его в зале ожидания. Но, не найдя ответа, тихо и скромно лаштовали котомки, утихомиривая свои

      гнетущие мысли.

      Внизу, у самого пьедестала, и облюбовала себе местечко странница. Между стеной и возвышением было пол-аршина свободного места – от глаз чужих подальше и себе хорошо. П

      о ночам странница в этом укрытии отдыхала, укладываясь прямо на кафельном полу. А голову прислоняла к рыцарю р

      еволюции, да так аккуратненько присоседивалась, что никто её со стороны и не видел, и не тревожил сон. А утром она старалась освободить рыцаря от своего присутствия.

      Уходила в город, что-то искала, высматривала, а к ночи снова забиралась в укромный уголок, под защиту Феликса Эдмундовича. Так жизнь и коротала,

      не доставляя никому забот.

      Однажды тайничок опустел. По-прежнему смотрел строго на вокзальных людей бронзовый рыцарь, словно подозревал кого-то или хотел спросить, куда делась постоялица. Вторую

      ночь не ночевала…

      А странница оказалась в еще более надежном месте – в вокзальном подвале, где размещалась милиция и были устроены камеры предварительного заключения. Камер всего четыре. Чья-то властная рука оборудовала

      их коваными решетками и массивными задвижками, с

      тройной надежностью, чтобы никто не мог и подумать о побеге.