Таинственное пламя царицы Лоаны. Умберто Эко

Чтение книги онлайн.

      Я оцарапался о косяк и, зализывая ранку, проскандировал: Ручьем святая кровь течет в омытие грехов.

      С неба полилось, я откомментировал: Шел летний дождь, и по дороге Я шел с зонтом…

      Укладываясь в кровать ранним вечером, я декламировал: Давно уже я привык укладываться рано.

      На регулируемых переходах у меня вопросов не бывает, однако вчера – я двинулся через узкую улицу, где не было перехода, в довольно спокойном месте – Паола ухватила меня за руку и удержала, по улице летела машина.

      – Да машина вон как далеко, – отбрыкивался я. – Я успеваю перейти.

      – Ничего ты не успеваешь, смотри, как быстро она едет.

      – Ну ладно, ты уж меня невесть за кого держишь. Я тоже знаю, что перед самым капотом могут оказаться пешеходы или курицы, и тогда приходится тормозить, а потом выходить из автомобиля и запускать мотор ручкой. Двое высоких, в плащах, в черных очках, я между ними, и почему-то у меня длиннющие уши, интересно, откуда это видение.

      Паола уставилась на меня:

      – А с какой скоростью, по-твоему, ездят машины?

      – Ну, не знаю, даже и до восьмидесяти километров в час…

      Обнаружилось, что машины научились ездить быстрее.

      Мои данные оставались на уровне той эпохи, когда я сдавал на права.

      Удивительно и то, что на площади Каироли то и дело подходят негры и пытаются продать зажигалку. Мы с Паолой катались на велосипедах по парку (велосипедом я управляю, как будто век с ним не расставался), и я был поражен, увидев толпу негров, бивших в бубны возле пруда.

      – Что это, Нью-Йорк? С которых пор в Милане такая уйма негров?

      – Да с некоторых пор, – сказала Паола. – И надо говорить не «негров», а «чернокожих».

      – Какая разница, как говорить. Пристают со своими зажигалками, бьют в парке в свои бубны, потому что на другие забавы у них денег нет, в общем, эти чернокожие, извини, по-моему, типичные бедные негры.

      – Ну, в общем, их не положено обзывать неграми. Ты раньше никогда не обзывал.

      Паола подметила, что по-английски я говорю с ошибками, а по-немецки и по-французски без ошибок.

      – Это естественно, – сказала она, – французский впитался в тебя, когда ты был мальчиком, твой рот приспособился к нему, как ноги приспособились к велосипеду, немецкий ты учил по учебникам в университете, учебники у тебя застряли в голове – не выбьешь, а вот английскому ты научился позже, в поездках, английский – часть твоего личного опыта последнего тридцатилетия, поэтому он и вспоминается тебе теперь только частично.