Возвращение в Египет. Владимир Шаров

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ много интересного. Я дал ему твой адрес, и ближе к маю он собирается в Полтаву. Конечно, если будет санкция.

      Коля – Михаилу Пасечнику

      Моя жизнь пока бедна событиями, но внутреннего напряжения в ней немало.

      Я, то есть следующий Гоголь Николай Васильевич, народился в семействе Гоголей только сто десять лет спустя и прихожусь первому двоюродным праправнуком. Происхожу от одной из младших сестер Гоголя Елизаветы Васильевны, в замужестве Быковой. От этого союза родился сын, Николай Владимирович Быков, у которого в свою очередь было восемь душ детей. К сожалению, с тех пор гоголевская кровь лишь разжижалась. Последующие поколения о подобных вещах не заботились. С безмятежностью младенцев соединяли себя узами с кем ни попадя, в результате дар к литературе, которым наша семья по праву гордилась, никак себя не проявлял.

      Обстоятельства сложились так, что всё это напрямую касается меня. Более того, хотя с пеленок я и ношу знаменитую фамилию, прав на это у меня немного. Мать, урожденная Гоголь-Быкова, действительно принадлежала к этому роду, отцом же моим был крестьянин-бедняк из села Стриженово Калужской губернии Паршин Василий Христофорович.

      Юрий – Тате

      Воля и напор в Колиной матери огромные. Сейчас она хочет убедить родню – надо признаться, ей это удается, – что, несмотря на известные обстоятельства, четырнадцатилетний Коля и есть настоящий Гоголь. Гоголь, которого все мы так долго ждали.

      Петр – Юрию

      В любом случае, кто бы ни решился продолжить «Мертвые души», их придется писать, помня, что никчемное запирательство: «Русь, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа» – в прошлом.

      Дядя Артемий – Коле

      И «Ревизор», и «Мертвые души» – череда мизансцен. Цель одна – подчеркнуть, оттенить главного героя. Всё выстроено ради премьера, и, когда он бежит, статисты теряются. Не знают, ни что делать, ни зачем всё это. Тычутся туда-сюда, как малые дети.

      Дядя Петр – Коле

      Что краски, что нарезка текста у Гоголя контрастны. Его ойкумена – пограничные состояния, стыки и временны́е зазоры. Территория, где сходятся жизнь и смерть, сходит с ума еще вчера обычный человек. Где то ли грех из последних сил борется с праведностью, то ли праведность с грехом, в общем, оба изнемогли и уже не ждут, когда пропоет первый петух. И вот в эту щель, как она ни узка, Гоголь умудряется забиться, заполнить ее и загрунтовать собой. Я думаю, его страх смерти – часть безграничного ужаса перед любым решительным, необратимым изменением, перед любым резким и окончательным обрывом, то есть тем, что физики зовут «фазовым переходом». Если бы ему было дано изменить мир, исправить в соответствии с собственными вкусами и представлениями, я уверен, он бы ушел от жесткости письма, сохранил бы лишь медленное, от природы плавное, а кроме того, неотменяемое право одуматься, повернуть обратно. Его отказ принимать пищу и тихое угасание, как и отчаянный страх быть погребенным заживо, – отсюда.

      Дядя СКАЧАТЬ