Грани русского символизма: В. Соловьев и Ф. Сологуб. В. А. Мескин
Чтение книги онлайн.

Читать онлайн книгу Грани русского символизма: В. Соловьев и Ф. Сологуб - В. А. Мескин страница 12

СКАЧАТЬ себя собою утешает!

      Надо сказать, их нелюбовь была взаимной, для некоторых ранних символистов именно фофановский круг художников слова был кругом декадентским, слепо следующим за натурой. Но что примечательно, в поэзии этого отвергнувшего упадничество круга можно найти декадентские сполохи, прежде всего в искусственной напыщенности их стиля. К.Фофанов, вероятно, чувствовавший и эту напыщенность, и слабость напряжения своего стиха, сделал такое откровенное поэтическое признание:

      Всегда мы чувствуем правдиво,

      Но ложно мыслим мы подчас.

(По перв. стр., 1887)

      Поэт чувствует и явно хочет изменить ситуацию, как-то "взбодрить" свои стихи. Он часто обращается к самой простой возможности – к эпитету, либо к нарочито вычурному, либо к декларативному (эпитеты прекрасный, серебряный переходят у него из одного стихотворения в другое). Может даже ввести тот и другой эпитет одновременно, как в следующей строфе:

      Другие пышные цветы,

      Гордяся венчиком прекрасным,

      Дышали сладостней мечты,

      Томясь волненьем сладострастным…

("Скошенные травы ", 1891)

      В поэтических сборниках К.Фофанова, как и в сборниках поэтов его круга, немало строф, отражающих кризисное умонастроение эпохи, эпохи неясных идеалов и утраченных парадигм, строф, указывающих на причины ухода "звонкости" из изящной словесности:

      Отзвучали струны сердца,

      Догорели краски дня;

      Нет огней в природе сонной,

      Нет в душе моей огня.

(По перв. стр., 1887);

      Но цель потеряна, кумир давно разрушен;

      Мы к миру холодны, и мир к нам равнодушен…

      Мы не умеем жить.

("Отошедшим", 1889)[63]

      Прямой зависимости между кризисными явлениями и уровнем художественности, конечно, нет. Но очевидно: утрата былых ориентиров, отход от принятых творческих канонов подталкивали художников к оригинальности, поиску своей формы, своей позиции, к смелым новациям. Кто-то, как В.Брюсов или К.Бальмонт, относительно быстро нашел себя в виртуозной игре, подборе соответствующих настроению масок, кто-то иначе и труднее искал свою привлекательность; поиски и новации художников Серебряного века отражены во многих содержательных публикациях. Особый случай – Ф.Сологуб. Он не играл и не искал, он писал своей природной сущностью, нутром, как, случается, выражаются в богемной среде, и эта сущность удивительно соответствовала сущности времени. Его писания имеют непосредственное отношение к тому, что В.Соловьев называл "звонкостью", или к поиску новой "звонкости". Искусство, тем более высокое, – это всегда метафора и всегда в какой-то мере провокация. Это понимание искусства лежит в основании глубокой цитированной выше статьи В.Иванова о художественных достоинствах Ф.Сологуба. В ней автор касается отдельной книги рассказов мастера, "Жало смерти", однако выводы этой статьи можно распространить на все творчество поэта и прозаика, а некоторые из них имеют общеметодологическое значение при рассмотрении "такого" творчества. Сам художник слова СКАЧАТЬ



<p>63</p>

Конечно, границы драматического пространства, как и любого другого пространства в искусстве, проницаемы, и соловьевские "избранные" тоже их пересекали. Скажем, страдания и желания лирического героя-романтика А.Майкова, мечтавшего о крыльях, чтобы улететь "далеко, далеко, далеко…" ("Ласточки", 1856), условно говоря, понятны лирическому герою позднего творчества Я.Полонского: "Один проснулся я и – вслушиваюсь чутко, Кругом бездонный мрак и – нет нигде огня. И сердце, слышу я, стучит в виски… мне жутко… Что если я ослеп! Ни зги не вижу я…" ("В потемках", 1892). И все же для А.Майкова, Я.Полонского такой пафос значительно менее характерен, чем для А.Апухтина, К.Случевского, К.Фофанова, других поэтов "безвременья". Пушкинское видение светлой сопричастности земного небесному, о котором говорил А.Майков в стихотворении "Перечитывая Пушкина" (1887), – с его финальными стихами: "Земное все – восторги, страсти, муки – В небесное преобразилось в них!" – предопределяло оптимистическую энергетику и его лирики, и многих других поэтов. Это видение несло, говоря словами А.Григорьева, веру в "бытия полноту и покой».