Секс, ложь и фото (сборник). Светлана Алешина

Чтение книги онлайн.

      – Ты сам фотографировал?

      – Я не раз бывал во Франции.

      – В Париже? – наивно спросила я.

      – Париж – это далеко не вся Франция, – добродушно усмехнулся он и прошел в столовую.

      Оттуда Шилкин принес стул диковиннее того, на котором я сидела. Мне вначале даже стало как-то не по себе. Он навеял мне воспоминания об эпохе инквизиции. А может, это отдаленная пародия на электрический стул? Две ассоциации слились в кольцо гнетуще-странного впечатления. На стыке этих смыслов и зависло мое вибрирующее, как электрический провод, воображение. Каркас чудовища щерился выступающими рейками квадратного сечения. Плоская спинка и сиденье не располагали к вальяжной позе.

      – Тебе не страшно на нем сидеть? – вымученно улыбнулась я.

      – Страшно? – приподнял брови Александр, – скорее не очень удобно.

      – Зачем же ты приобрел этот стул? – с недоумением посмотрела я на него.

      – Это мой любимый стул, – невозмутимо отозвался Александр, – для творцов нет ничего важнее и ценнее эстетики, – гордо изрек он, но тут же рассмеялся нарочитой серьезности собственного тона.

      – Любимый? – Я заерзала на жестком деревянном сиденье.

      – Неудобство – мой жизненный и эстетический принцип, – Александр грел в руке рюмку, – в наш век, век приспособленчества и погони за моральным и материальным комфортом, я выбираю диаметрально противоположное тому, что занимает спекшиеся мозги посредственностей. И потом, представь себе, как сидят перед камином: развалясь, едва внимая собеседнику, нехотя посасывая коктейль. Такие стулья, – он указал глазами на свой и мой, – не дадут расслабиться, они призывают к дисциплине и вниманию.

      «Довольно слабая концепция при всей ее оригинальности», – мысленно прокомментировала я тираду Александра.

      Эклектика, которая показалась мне основополагающим принципом оформления причудливого интерьера, умело организованный хаос эпох и жанров наконец обрели в моем сознании верное толкование. И Египет, и готика, и медвежья шкура – все это было вариациями на тему ледяного порядка, застывшей строгости, выверенности поз и пропорций, благородной сдержанности, касалась ли она эмоций или творческой фантазии строителей соборов. Шкура белого медведя придавала обстановке не меховое тепло и уют, а скорее навевала антарктический холод, усиливавшийся подбором декора и предметов, отсылавших воображение к Египту и Средневековью. Прибавьте к этому софиты – и вы получите впечатление общего морального и физического неуюта.

      – За что будем пить? – пристально посмотрел на меня Александр. – Ты какая-то задумчивая сегодня.

      – Ты говоришь так, словно знаешь меня со школьной скамьи, – с иронией ответила я, – давай выпьем за то, чтобы неприятности прошли стороной, твои неприятности.

      Мне почему-то захотелось вывести из себя этого улыбчивого и неуязвимого с виду «фараона».

      – Ты СКАЧАТЬ