Дополненная реальность. ARoman. Плюсодин

Чтение книги онлайн.

      – Бродский? Бродского любит каждый ПТУшник. Любить Бродского – это вторично и беспонтово!

      – Но Вы тоже написали толстый кирпич о революции в шестьсот восемьдесят страниц. – проговорил поставленным дворянским голосом Набоков, поставив мягкий знак в середине слова «шестьсот» и в конце слова «восемьдесят.

      Высокомерный не растерялся и тут же выдал максимально аргументированный ответ:

      – А знаете, почему я написал кирпич? Потому что кирпич – это круто, это заслуживает внимания, кирпич хочется купить, ведь ты будешь его долго читать за свои деньги! Но внутри этого кирпича я сделал все максимально клиентоориентированно, ну то есть читаелеориентированно. У меня все события 17-го запараллелены с сегодняшним днем! Вот Гапон – вот Камазов. И читателю это постоянно интересно! Постоянно!

      – А если нет параллели? – прогнусавил дотошный Патернак.

      – А если нет, то я просто не пишу об этом! Я в отличие от вас забочусь о читателе.

      Высокомерный продолжил гнобить классиков, а Андрей вдруг заметил, что по соседству с ним сидит сэр Пол Маккартни. Креативный директор заговорил с одним из основателей Биттлз на английском:

      – Вы хоть понимаете, что все это из-за Вас? – задал неожиданный вопрос Андрей.

      – Знаешь, революция – это всегда прекрасно. Любая революция – это чистый свежий воздух, отказ от всякого дерьма, полный резет и опьянение от свободы и величия момента! Но почему-то любая, абсолютно любая революция, всегда приводит к затхлости, несвободе и камере. Результатом любой революции становится то, с чем она в начале боролась. Мы тогда боролись с диктатом чопорной серости, мы боролись с формальностью и шаблонами. И в итоге мы стали родоначальниками культуры, которая привела к такой же серости и несвободе.

      – Точно, точно, – подтвердил не пойми откуда взявшийся Блок. – Кстати, шутка про аптеку мне понравилась. – попытался поддержать поэт креативного директора.

      Тем временем сэр Пол продолжал на английском, словно Блока не существовало:

      – У каждого из нас только одна жизнь… И если ты спросишь меня, в какой роли я хотел бы прожить ее – революционера или жертвы плодов революции, то я думаю, ты знаешь, что я отвечу.

      – Точно, точно. – второй раз повторил Блок, а Андрей, наконец, уснул.