Сочинения. Василий Розанов

Чтение книги онлайн.

      Ничего!!!

      Нигилизм!

      – Сгинь, нечистый!

      Старческим лицом он смеется из гроба:

      – Да меня и нет, не было! Я только показался…

      – Оборотень проклятый! Сгинь же ты, сгинь! сгинь! С нами крестная сила, чем оборониться от тебя?

      «Верою», – подсказывает сердце. В ком затеплилось зернышко «веры», – веры в душу человеческую, веры в землю свою, веры в будущее ее, – для того Гоголя воистину не было.

      Никогда более страшного человека… подобия человеческого… не приходило на нашу землю.

      Язычество – утро, христианство – вечер.

      Каждой единичной вещи и целого мира.

      Неужели не настанет утра, неужели это последний вечер?..

      Заступ – железный. И только им можно соскрести сорную траву.

      Вот основание наказаний и темницы.

      Только не любя человека, не жалея его, не защищая его – можно отвергать этот железный заступ.

      Во всех религиях есть представление и ожидание рая и ада, т. е. это внутренний голос всего человечества, религиозный голос. «Хулиганства», «зарезать» и «обокрасть» – и Небо не защищает.

      Защищают одни «новые христиане» и социал-демократы, пока их наказывают и пока им нечего есть. Но подождите: сядут они за стол; – и тогда потребуют отвести в темницу всякого, кто им помешает положить и ноги на стол.

      (за занятиями).

      С 4-мя миллионами состояния,[101] он сидел с прорезанным горлом в глубоком кресле.

      Это было так: я вошел, опросил Василья, «можно ли?», – и, получив кивок, прошел в кабинет. Нет. Подошел к столу письменному. Нет. Пересмотрел 2–3 книги, мелькнул по бумагам глазом и, повернувшись назад, медленно стал выходить…

      На меня поднялись глаза: в боку от пылающего камина терялось среди ширм кресло, и на нем сидел он, так незаметный…

      Если бы он сказал слово, мысль, желание, – завтра это было бы услышано всею Россиею. И на слово все оглянулись бы, приняли во внимание.

      Но он три года не произносит уже никаких слов. 78 лет.

      Я поцеловал в голову, эту седую, милую (мне милую) голову… В глазе, в движении головы – то доброе и ласковое, то талантливое (странно!), что я видел в нем 12 лет. В нем были (вероятно) недостатки: но в нем не было неталантливости ни в чем, даже в повороте шеи. Весь он был молод и всегда молод; и теперь, умирая, он был так же молод и естествен, как всегда.

      Пододвинув бланк-нот, он написал каракулями:

      – Я ведь только балуюсь, лечась. А я знаю, что скоро умру.

      И мы все умрем. А пока «не перережут горла» – произносим слова; пишем, «стараемся».

      Он был совершенно спокоен. Болей нет. Если бы были боли – кричал бы. О, тогда был бы другой вид. Но он умирает без боли, и СКАЧАТЬ