Статьи. Эссе (сборник). Евгений Лукин

Чтение книги онлайн.

      Всё это настолько невероятно и несправедливо, что от обиды я ударяюсь в самый постыдный рёв, чем окончательно подтверждаю свою вину. Несколько дней меня не выпускают гулять, все попытки оправдания пресекаются решительнейшим образом. Действительно, нельзя же врать и выкручиваться столь нагло и бесстыдно! Свидетелей-то – полон двор.

      Наконец срок заключения истекает, и мне позволяют выйти из дому. Первым делом нахожу пацанов.

      – Сквора! Гусёк! Ну вы же видели, что я никого не толкал…

      Слушайте, они меня чуть не побили.

      – Кто не толкал? Ты не толкал? Я видел! Гусёк видел! Ты же по стенке шёл мимо Брехуна – и вот так двумя руками в спину его толканул…

      Они не врали. Они были искренне возмущены моей неумелой попыткой заморочить им голову.

      Испуганный, сбитый с толку, я тут же постарался забыть эту историю – и правильно сделал, потому что думать о таком, когда тебе всего одиннадцать лет, – это и с ума сойти недолго.

      Что же произошло? Думаю, событие воссоздавалось следующим образом. Брехун упал в бассейн. Аримбург убежал. Почему убежал Аримбург? Испугался. Чего? Ну ясное дело, того, что столкнул Брехуна в бассейн. И вот в памяти пацанов складывается ясная чёткая картина – одна на всех: Аримбург идёт по стенке и двумя руками изо всех сил толкает в спину Брехуна. Допрашивай их с пристрастием, сличай показания – факт очевиден.

      Понадобилось прожить жизнь, чтобы понять: любое наше воспоминание – о чём бы оно ни было – строится именно по приведённому выше образцу. Полагаю, что люди вообще гораздо искренней, чем о них принято думать. Они почти никогда не лгут, просто случившееся отпечатывается у каждого по-своему. И если бы только по-своему! И если бы только случившееся!

      Однажды я спросил Сергея Синякина:

      – Серёжа, а вот, скажем, выезжаешь ты на труп. У тебя пять свидетелей. И все они слово в слово показывают одно и то же…

      Начальник убойного отдела задумался, но лишь на секунду.

      – Ну, значит, успели уже друг с другом переговорить, – с уверенностью профессионала заключил он.

      Страшное это дело – коллективная память.

      Но и индивидуальная тоже хороша.

      Недавно я с умилением напомнил Марине Дяченко, как любовался её дочкой в колыбельке: вся такая розовая, крохотная…

      – А ты разве у нас в девяносто пятом был?

      – Да, – отвечаю с гордостью. – Восьмого марта.

      – Позволь, но Стаска родилась позже.

      Секундное остолбенение.

      – Минутку, минутку… – ошалело бормочу я. – Как же… Восьмое марта… девяносто пятый…

      Это что же получается? Это получается, что в Киеве восьмого марта девяносто пятого года Маринка в упоении рассказывала мне о том, как прекрасен любой новорождённый младенчик, а у меня, стало быть, из её слов сложилась иллюзия, будто бы… Да нет же, СКАЧАТЬ