Название: «Уцелевший» и другие повести
Автор: Дмитрий Афонин
Издательство: ЛитРес: Самиздат
Жанр: Историческая фантастика
isbn:
isbn:
С.Я. отнюдь не ратует за «чистое искусство», за «поэзию ради поэзии». Он так же хотел бы побуждать читателя к действию, к изменению себя и окружающего мира, однако «воспламеняться» реципиент54 должен благодаря тому, что ему напомнили, что помимо реального – злободневного и обыденного, возможен и сказочный – красивый идеальный мир, который, если очень постараться, можно вокруг себя создать. Соответственно, С.Я. и пытается писать в такой манере.
Так, например, в качестве классического для С.Я. произведения, отвечающего канонам теории сказки, выступает «Кысь» Татьяны Толстой. Однако, это не означает, что, для того чтобы произведение соответствовало названным выше критериям, в нем должен быть элемент фантастики. Тот же эффект «сказочности» может быть вызван тем, что произведение написано иностранным автором и действие его происходит за рубежом (к примеру, «Кролик, беги!» Джона Апдайка или «Фиеста» («И восходит солнце») Эрнеста Хемингуэя).
В том же «Кролике» есть и другой элемент, который может придать произведению сказочность – это язык. Апдайк с помощью выразительных средств буквально взрывает восприятие, казалось бы, реальных описываемых вещей и событий. Сделано это автором с помощью подробнейшей детализации и крайней субъективности восприятия описываемых вещей и событий. Похожий подход к языку встречаем и у Фолкнера55.
Следующий фактор, который придает произведению сказочность, это временная отдаленность от реального времени реципиента. Видимо, именно поэтому нам интересно читать классиков. Пушкин, Лермонтов, Тургенев, Гончаров – спустя столько десятилетий их XIX век кажется нам таким красивым и «вкусным», таким непохожим на нашу реальность. И это при том, что все они –самые что ни на есть классические реалисты56.
Если вы заметили, в этом ряду общепризнанных русских прозаиков XIX века не хватает еще как минимум двух хрестоматийных имен, и это неслучайно. Дело в том, что Льву Толстому С.Я. отказывает в почетном звании быть «сказочником». По С.Я., этому бородатому дядьке (при всей его бороде) просто не хватает чувства юмора (хоть и не сказать, что Пушкин с Лермонтовым – юмористы хоть куда), чтобы носить это почетное звание.
Второе неназванное имя – это Достоевский. К этому писателю у С.Я. отношение особое. С.Я. обычно любит всем говорить, что после юношеских лет для него остался лишь один рок-музыкант (если вообще это узкое определение применимо к этому человеку), которого он до сих пор уважает – это Борис Гребенщиков. Уважает за непознанность, за обретание высоко над границей, за которой начинаются истинные Мастера – люди абсолютно несогрешимые и идеальные в своем деле.
Таким же Гребенщиковым в прозе для С.Я. является Достоевский. С.Я. не понимает, просто не представляет, как он такое писал. Вот С.Я. видел, например, в книжном супермаркете многотомную серию «Миры братьев Стругацких». И так и хочется ему сказать: «Да какие, на х…, это миры?! Вот у Достоевского – миры!» И действительно, по С.Я., нет лучшего примера сказочной реальности в художественном СКАЧАТЬ
54
Реципиент (лат. recipientis – «получающий») – субъект, воспринимающий адресованную ему информацию.
55
Интересно в этой связи то, что романы Павича, на первый взгляд кажущиеся куда уж более необычными, чем произведения Апдайка или Хемингуэя, С.Я. не причисляет к разряду сказок. Все дело в том, что, по С.Я., творения серба являются, скорее, огромными, развернутыми
56
Выделение здесь, видимо, связано с завуалированным авторским каламбуром, основанным на том, что автор имеет в виду не то, что названные писатели – реалисты по жизни, а то, что они относятся к выделяемому советским литературоведением течению критического – в отличие от социалистического (Горький, Шолохов и т.п.) – реализма.