33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине. Евгений Анташкевич

Чтение книги онлайн.

      – Я знаю, что не мат, а мат, но нэ получается, и какой я княз, если как рядовой в атаку бэгаю?

      – Да, вы правы, перед пулей что жид, что эллин, – ей, госпоже, всё едино. Одинцов? – снова крикнул Штин. – Готово? Как учил?

      – Так точно, ваше благородие, как учили – в этой – в грязи, то бишь в глине…

      – Я тебе дам «в грязи»… – Штин замахнулся на денщика, но тот увильнул. – В глине, глиняная твоя душа, в глине!

      Неси, чтобы одна нога тут, а другая…

      – Тама!.. – огрызнулся Одинцов и выскочил из каземата.

      – Шельма, ведь говорил-говорил, а он всё кривится, всё, говорит, одно: что грязь, что глина. Неуч царя небесного!

      – Олух, гаспадин капитан! Русские говорят – «олух царя небесного»!

      Штин махнул рукой и пошёл в дальний, тёмный угол каземата и вернулся оттуда с четвертью.

      – Вот, Мишель! Медовуха чистейшая!..

      – А кстати, тоже Одинцов нашёл, как и Марфуту… Штин покосился на ухмыляющегося Вяземского.

      – Что и говорить, пронырлив, стервец, там – Марфута, тут – самогон-медовуха. Между прочим, лучше любой водки и коньяка…

      – А может, не пронырлив, а просто среди своих? Мы для них «ваше благородие» «барин», а он свой? – Сказавший это Вяземский, который, как показалось Сорокину, нисколько не изменился за прошедшие с их последней встречи полтора года – только похудел, посмотрел на своего соседа, поручика Суламанидзе.

      – Ладно, господа, философствовать. Да где же он? – Штин развернулся к настежь открытому входу в каземат.

      В этот момент, перегораживая свет, в проходе показался Одинцов, он нёс большой железный лист, на котором на двух толстых обгорелых прутьях орешника были нанизаны по три больших шара пепельного цвета.

      – Ну, наконец-то, только не ставь на стол, а обей прямо здесь на листе. На полу! – сказал ему Штин. – Смотрите, господа!

      – А вас кто научил? – с нарочито серьёзной миной спросил Вяземский.

      Суламанидзе хохотнул.

      Штин снова покосился на Вяземского и Суламанидзе.

      – Вот – что пользы от Гвоздецкого! Это он меня научил: птица, запечённая в глине… – Штин стал вертеть головой, что-то выискивая. – Пока я ходил, хоть бы посудой какой-никакой обзавелись!

      Вяземский встал и пошёл в тот же дальний, тёмный угол каземата и вернулся с большим деревянным подносом и кружками.

      – …Он… – говорил Штин, глядя на Одинцова. – Ты только аккуратно, мясо глиной не испачкай… Он добрался до Суэца и, пока ждал парохода до Бомбея, научился у арабов печь в глине голубей… а это фазаны.

      – Специев боле не осталось, ваше благородие, – пожаловался Одинцов. Он ударил по первому шару штыком, глина раскололась, и на пруте осталась чистая тушка уже без перьев и кожи; она парила, лоснилась и пахла так, что Сорокин стал сглатывать пресную голодную слюну. Вяземский и Суламанидзе, с подносом, подсели на корточки к Одинцову и перекладывали очищенных фазанов.

      – Абъедение, СКАЧАТЬ