Сочинения русского периода. Прозаические произведения. Литературно-критические статьи. «Арион». Том III. Лев Гомолицкий

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ type="note">{137} Гнева нет во мне, но, если кто противопоставил Мне в нем волчцы и терны, Я войной пойду против него, выжгу его совсем»{138}.

      И душа уже сожжена, осталось только тело – «двойник и заместитель», «спокойный, твердый, мужественный друг»; он подменит своим подобием жизни то, что умерло уже давно:

      Займется снова разными делами,

      Напишет за меня две-три открытки.

      Раскланяется вежливо с знакомым

      И спросит: «как живете, как здоровье,

      Что – мальчик ваш…» и скажет: «приходите»{139}.

      Но нет вкуса к жизни – глаза подернуты тоской и сознанием гибели, «Стада надежд» рассеяны, умолк небесный голос, и Кнут уже спросил «зачем?»

      Мой Нерадивый Фонарщик,

      Зачем Ты меня возжег?

      Поставил распахнутым настежь

      На ветру четырех дорог?{140}

      «Камня тяжелее»{141} теперь каждое слово поэта. Живой источник иссяк, остались неподвижные серые камни. Кнут говорит:

      Уже давно с трудом и неохотой

      Беру я самопишущую ручку,

      Чтобы писать не письма деловые,

      Не счет белья, сдаваемого прачке,

      Не адрес телефонный, а – стихи{142}.

      И каким же холодом опустошения веет от этих стихов:

      Отойди от меня, человек, – я зеваю.

      Этой страшной ценой я за жалкую мудрость плачу.

      Видишь руку мою, что лежит на столе, как живая —

      Разжимаю кулак и уже ничего не хочу{143}.

      Поэту теперь кажется, что за прежнюю веру – нынче «жалкую мудрость», он платит этой страшной ценой опустошения. Он не сознает, что это горит на нем его древнее имя, которое озаряло его, когда он был покорен своему Отцу – тому, Кто – Просвещает тьмы, а теперь жжет мстящим уничтожающим пламенем.

      «Гнева нет во Мне, но, если кто противопоставил Мне в нем волчцы и терны, Я войной пойду против него, выжгу его совсем»{144}.

      5

      Пав на землю, гонимый Господним гневом, Кнут жесточе переживает грех любви и жизни, находит для них потрясающие слова; теснее жмется к людям, ощущая всё их и свое бессилие. В отчаянии упрямо повторяет:

      Я жить хочу и буду жить и жить

      И в пустоте копить пустые строки{145}.

      Но жизнь эта именно та, о которой он сказал: «я еле был – в полунебытии»{146}.

      Это – ночь, первобытная ночь,

      Та, что сеет любовь и разлуку,

      Это – час, когда нечем помочь

      Протянувшему слабую руку…

      Ночью даже счастливого жаль.

      Люди ночью слабее и ближе.

      Расцветает большая печаль

      На ночном черноземе Парижа{147}.

      Так же слепа стала для него и любовь – «допотопная радость»{148}, а теперь – «западня», «час густой и древней муки», соблазн, когда надо «прятать от себя свои же руки, дрожащие от жажды и тоски»СКАЧАТЬ