Перед вратами жизни. В советском лагере для военнопленных. 1944-1947. Гельмут Бон

Чтение книги онлайн.

      – Какой у него стул?

      – Со слизью! – поспешно говорит толстый санитар-недоучка.

      «Лучше я помогу ему, – видимо, думает он. – Как знать, может быть, этот Бон мне еще пригодится».

      Около моих нар собирается все больше народу.

      – Собственно говоря, стул бывает не совсем чтобы со слизью! – Мне неприятно, что приходится поправлять толстого санитара, который так хотел помочь мне. – Стул бывает разный. Часто прерывистый! Горохом, как у козы!

      Врачи снова шепчутся по-русски. Мне уже нечего больше сказать о той болезни, которую мне порекомендовал Вольфганг!

      Женщина-врач еще раз ощупывает мой живот. Очень нежно.

      «На два сантиметра ниже ребер, отдает в поясницу!» – думаю я.

      Серые глаза, в которых застыла мировая скорбь, задумчиво смотрят на меня.

      И я не отвожу глаз и тоже смотрю на нее. В моих глазах появляется нечто вполне определенное, истинное. Так как я думаю: «Я такой же контрреволюционер, как и ты!»

      «Откуда ты знаешь, что я контрреволюционерка?» – спрашивают меня ее серые глаза. «Я думаю, что они расстреляли твоего отца, генерала царской армии?» – «Но теперь это уже не может больше служить основанием для ненависти, ведь это произошло так давно!» – «Я тоже так думаю. Я не обижаюсь на них за то, что они хотели меня расстрелять. Но они же понятия не имеют о жизни, они не понимают даже самих себя! Вот в чем причина, вот почему я против большевиков!»

      Когда женщина-врач вместе со своей свитой переходит к следующему больному, Ферман объявляет ее решение:

      – Бон, три недели постельного режима!

      Толстый санитар потрясен. Еще никогда раньше никто во время первого визита врача не получал сразу три недели постельного режима!

      У меня в душе все ликует!

      Я могу три недели делать все, что хочу.

      Могу лежать на нарах и предаваться мечтаниям.

      Могу лежать на лужайке и греться на солнце, и мне не надо будет вскакивать при каждой команде «Смирно!», когда появляется какая-нибудь медсестра или комендант.

      Я могу даже выбирать, какой хлеб мне есть: сухой или свежеиспеченный. Обычное питание или диету.

      Свои десять граммов табака я ежедневно отдаю Вольфгангу вместо того, чтобы получить стакан молока, который полагается всем некурящим лежачим больным.

      – Не дури! Бери табак! – говорю я ему. – В конце концов, нам обоим хоть что-то перепадет от этих трех недель.

      Я доставляю приятелю, который лежит рядом со мной в бараке для лежачих больных, последнюю радость, прежде чем он со страшным хрипом отходит в мир иной.

      – Сколько лет твоей дочери? Говоришь, семнадцать? У тебя уже такая большая дочь?!

      Другому соседу я говорю:

      – Расскажи что-нибудь о своей профессии.

      Недавно хирурги в третий раз оперировали его обмороженную ногу. Все говорят, что он очень склочный и задиристый. Горячий уроженец СКАЧАТЬ