Под Золотыми воротами. Татьяна Луковская

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ чтобы животные нетерпеливым ржанием не выдали воев. Это завтра, а сейчас воевода расслаблено вдыхал запах молодой травы и речной тины.

      После схода воды онузцы настойчиво кинулись приглядывать за чужаками. Под видом простых рыбачков доброхоты постоянно мелькали вдоль берега, замечали владимирцы соглядатаев и в лесу. «Пусть смотрят», – усмехался в броду Любим, уверенный в своем замысле.

      Над головой большим черным пятном пронесся в сгустившуюся тьму филин. Малиновый закат быстро таял за окоемом, в небе стали проявляться первые крупные звезды. Благодать! А как там дома? По венам пробежала легкая тревога. Как там матушка? Любим знал, что в этот, час, когда ночь, вступая в права, окончательно побеждает старый день, мать всегда на коленях молится пред светлым образом Богородицы за своего непутевого сыночка. А раньше она молилась за троих сыновей.

      Старшего Благояра Любим почти не помнил, тот пал в своем первом бою тринадцати лет от роду, тогда Любимка встречал только четвертое лето. От брата где-то в уголке широкого короба долго хранилась деревянная лошадка – подарок, вырезанный для малого детской нетвердой рукой. Лошадка сгорела вместе с теремом, как сгорел и дом второго брата Воислава. Погодки, они были с Любимкой очень близки. Брат с семьей погиб при набеге половцев, поганых, наведенных Ростиславичами. И за это Любим ненавидел Ярополка лютой ненавистью, греховной, осуждаемой, но придающей ему сил и упорства, горько-сладкой в ожидании возмездия.

      Весть о смерти брата тогда оглушила Любима, прибила к земле, но надо было поддержать мать, как-то собраться, и он поднялся, стряхивая тяжесть потери.

      Теперь Любомир был единственным сыном, и мать ставила свечи за упокой умерших и на коленях молила о нем, единственном. А что будет с ней, ежели его срежет шальная стрела? Ведь он даже внуков ей в утешение оставить не успел, все упирался, не хотел снова жениться, а она так просила… Раздумья о будущем путались с воспоминаниями, принося то грусть, то горечь.

      – Любим Военежич, чего ж в сырости сидишь? Спать пора, – старый холоп Кун засуетился за спиной. – Уж я и постельку постелил, и подушечку взбил, мягонько так, чисто облако, голова сама прилечь просится.

      Весь узловатый и несуразный, старик давно уже не годился для ратного дела, но все равно таскался за Любимом, не желая, как часто говаривал, «гнить на лавке». У Куна было одно четкое правило: важно не хорошо сделать, а хорошенько об том рассказать. Заливаться не хуже того соловья из чащи, было для старого холопа обычным делом. Любим скрыл набежавшую усмешку.

      Отряхнув с портов речной песок, владимирский воевода зашагал к шатру. И тут где-то в стороне, там, где сколотили стойла для лошадей, раздался женский крик, даже не крик, а давящий на уши дикий, отчаянный визг и одновременно грубые мужские ругательства. Любим припустил к коням, туда же сбегались и его дружинники.

      – Поймали, ведьм поймали! – услышал он, расталкивая толпу.

      – Воеводу-то СКАЧАТЬ