ещё не точил молодой цветущий организм, когда его непритязательная жизненная платформа вступила в открытую конфронтацию с отечественным уголовным кодексом. В лучших традициях жанра, повод был столь незначительным, что немногие, слышавшие об этой истории, отказывались верить в подобную околесицу, справедливо полагая её не заслуживающей внимания выдумкой. Служители пера, в недалёком прошлом уважаемые служители культа, и правда заполняли вверенные колонки более домыслами, чем фактами, но в данном случае на удивление воздержались от привычно снисходительной аналитики и даже просто комментариев – уж больно незначительным казался пишущей братии повод. Зачищенное поле информационного пространства жаждало новостей ярких, посадок громких и дел резонансных, а всякие там провинциальные разборки на почве безудержного пьянства обрыдли народу ещё со времён плакатов «Они мешают нам жить». Нынче всякий искал удовольствий более тонких, так что и едва грамотный пропитой слесарь под банку вещал клюющему носом соседу о международном положении, ястребах из Вашингтона и поджигателях войны у границ суверенной демократии – до боли знакомая риторика, на удивление хорошо прижившаяся там, где ещё поколение назад всякое слово из ящика воспринималось не иначе, как с затаённой ухмылкой. Пипл хавал шитую белыми нитками ура-патриотическую бурду, душой болел за оставленных на растерзание врагу русских, попутно шмаляя в тех же соотечественников из травмата по всякому мелкобытовому поводу, при всём том полагая себя носителем новой русской идеи, заключавшейся в интуитивно воодушевляющем призыве: «Наших бьют». Бить, впрочем, должны были непременно чужие, желательно по национальному признаку, но и всякие там межгосударственные распри тоже находили отклик в истосковавшихся по объединяющему начала душах – вакуум требовалось срочно заполнить, а потому брали то, что лежало на поверхности, брезгливо отмахиваясь от редких сомневающихся. Их стало принято называть предателями и люмпенами, поощрялось осуждать, негласно рекомендовалось чуть прижать; особенно преданным сторонникам генеральной линии мерещился намёк на совсем уж линчевание, но чересчур благородные сердца и их горячие головы до поры решено было остужать, ссылаясь на всякие там права – безусловный атавизм в обстоятельствах необъявленной войны, но кто ж выкладывает на стол все козыри разом. В раже борьбы планетарного масштаба внутренние дела казались мелочными недостойными склоками, позорящими облик нового гражданина – прямого как стрела, выпущенная всезнающей машиной государственной пропаганды по целям, ей одной ведомым. За несколько лет нация эволюционировала от десятков тысяч несогласных до миллионов согласно кивающих, и впору было цементировать основу здания нового благополучия – какие уж там нежности со всяким отребьем далёкого захолустья. Страна на перепутье, не до деталей.
Тюрьма поначалу не сказать, чтобы его прямо-таки шокировала, показавшись чем-то даже знакомым.
СКАЧАТЬ
