Если есть рай. Мария Рыбакова

Чтение книги онлайн.

      В Дели есть метро?

      Есть. С две тысячи второго года. Но в вашей стране метро намного известнее нашего. Я видел фотографии ваших станций – как дворцы.

      Разговор заглох. Я знала, что мой собеседник хочет поговорить не о метро, а о Советском Союзе, но я не знала, что ему сказать.

      Вы знаете, если вас интересует СССР, вы можете спросить любого жителя в этом городе. Ведь мы оккупировали эту страну больше сорока лет.

      Да, но будет ли их мнение объективным?

      Я пожала плечами.

      А ваше, индийское, мнение об англичанах – объективное?

      Вместо ответа он спросил: вы в отпуске, вы сюда приехали отдохнуть?

      Я сказала, что приехала сюда из-за Александра Гроссшмида, писателя. Хотела посмотреть на город, где он жил. Я вынула из сумки томик Гроссшмида и положила на столик перед Варгизом.

      Варгиз опять взял книгу и стал рассматривать серую обложку, на которой был изображен красный иммиграционный штамп и фотография мужчины: брови сведены, углы губ опущены.

      На фото автор изображен, спросил Варгиз, Гроссшмид?

      Да.

      Какой грустный человек, сказал Варгиз. Вы знаете, вы чем-то похожи. Вы случайно не родственница?

      Нет, нет, конечно, нет. Разве я грустная?

      Нет, я не это имел в виду. Просто что-то в лице. Черты. И общая задумчивость.

      Я заметила, что Варгиз волнуется. Он согрелся и скинул пальто на спинку стула. На его лбу даже выступили капельки пота, и он, положив книжку обратно на стол, вытер пот носовым платком. Настоящим полотняным носовым платком, какие были у нас в детстве, а не бумажной салфеткой.

      Только из-за писателя, спросил Варгиз и прищурился, как будто хотел сказать: «Я знаю, подруга, что ты мне о чем-то недоговариваешь». Я действительно недоговаривала о чем-то, но, чтобы объяснить это, мне потребовался бы месяц, или год, или, может быть, целая жизнь, и Варгиз все равно бы не понял – думала я, – потому что он не оттуда, он из другого мира, и он ничего не поймет про Советский Союз, который его так интересует.

      Гроссшмид писал, что любить возможно только на родном языке, сказала я.

      В каком смысле?

      В смысле, что невозможно влюбиться в женщину, с которой вы говорили в детстве на разных языках. Вы, например, тоже думаете, что можно любить только на родном языке, спросила я Варгиза.