Гена положил мне на грудь мокрое полотенце, я хотел сказать ему, что уже все прошло. Чепуха какая-то. Нужно идти. Володя ждет, мы должны услышать, как поют звезды.
– Тебе лучше? – тихо сказал Гена. – Это горная болезнь. Она пройдет.
Я захотел встать, но Гена испуганно вскинулся, и я остался лежать. Было жестко, неудобно, вода высохла, и майка прилипла к телу.
– Я очень ненадежный человек, Сережа, – сказал Гена. – Лучше бы мне не ввязываться в эксперимент. И я не смог там, на плато…
Я решил, что он говорит о далеком плато в Тибете, где погиб его брат.
– Не надо, – сказал я, и Гена замолчал. Провел рукой по волосам, встал, надел рюкзак.
– Сбегаю за Володей, – сказал он. – Я мигом. Тебе нужно полежать, и все.
Гена говорил неуверенно. Я видел, он лихорадочно соображает, нет ли другого выхода, правильно ли он поступает. Ему очень не хотелось решать самому.
– Иди, – сказал я.
Гена стоял. «Ну иди же!» – хотел крикнуть я. Подумал: «Что бы сделал я сам на его месте? Сейчас и тогда. Особенно тогда, в Тибете».
Докшин побежал. Перепрыгнул через ручей, крикнул что-то, скрылся. Я остался один. Было очень легко, покойно, только немного тоскливо. Почему он ушел? Я вспомнил, что в Тибете не было плато, там были скалы, отвесные скалы. – Все то же ощущение недоговоренности не давало мне додумать мысль. Я знал, что топчусь рядом с отгадкой, поведение Володи и Гены казалось все более странным, но я не мог понять – где моя фантазия, а где факты.
Я лежал, думал, осуждал Гену, оправдывал, жалел. Представлял его в роли космонавта-няньки, а Володю – в роли малыша, слушающего сказки. Это было не смешно, немного жутко.
10
– Асцелла, дельта Стрельца, – сказал Бугров.
Я приподнялся на локте. В комнате было полутемно. Наступил вечер, а Володя не зажигал света. Включился транслятор, соединенный с магнитофоном в лаборатории. Секунду было тихо. Потом шорох – обычный шорох сматываемой ленты.
И неожиданно высокий звук выплыл из динамика, разлился, заполнил комнату. Звук казался плотным, как осенний туман, он заползал всюду, я слышал его в себе, и еще слышал, как билось сердце. Голос звезды ширился, стал ниже, гуще, будто сливались ручьи. Я думал, что не выдержу напряжения. Опять не хватало воздуха, сердце будто взрывалось при каждом вдохе, я слушал и не верил. Не могло быть все так просто: темная комната, силуэт Бугрова в переплете окна, тень Гены, склонившегося надо мной вопросительным знаком, – и песня. Звездная песня, которую не успел услышать Поздышев, в которую не верил Одуванчик, о которой не хотел думать Олег. Песня, впервые звучавшая для людей.
– Арктур, – сказал Володя.
Я вспомнил свое разочарование, СКАЧАТЬ