во главе прихода немногословного профессора, еще не вполне оправившегося после недавней болезни. Этот молодой человек тотчас же завоевал мое сердце. Иногда он прогуливался со мной, рассказывал, конечно же, и о Тюбингене, заветной цели семинаристов. Ведь это было еще так близко ему самому. Но все это отступало на второй план перед его нынешней миссией. Блюмгард во время прогулок не мог не зайти в деревню. “Сейчас я вынужден ненадолго отлучиться, – вдруг говорил он мне, – знаешь, рядом живет одна больная женщина, для которой с кем-нибудь поговорить – большая радость”. И тут же исчезал в домике, оставаясь в нем некоторое время и испытывая мое терпение. Возвратившись, он непременно извинялся: “В нашей общине так много страдальцев, их нужно обязательно выслушать, и нельзя при этом терять терпение”. Идя по улице, он всегда находил, что сказать встречному, и казалось, будто уже перезнакомился со всеми и все знают его. В иные дома он брал с собой и меня, по обыкновению представляя как молодого человека, “из которого выйдет толк, видит Бог”. Ничего подобного я еще не слышал; этому викарию, похоже, не нужно было искать путей к человеческим сердцам; он проникал в них без малейших усилий, быстро находя “болевую точку”. То было простое человеческое общение, без всякого самовозвышения над собеседником, производившее на мою душу неизгладимое впечатление. Именно тогда я начал осознавать все величие пастырского призвания. И конечно же, было естественно, что я старался бывать в Дюррменце почаще. Казалось, он вовсе не пытался “обратить меня в свою веру”, просто предполагал существование во мне некоего доброго начала (сколь бы малозаметным оно ни было), которое поддавалось развитию. Меня трогало то, что всякий раз, бывая в Маульбронне, он непременно заглядывал ко мне, являя собой светлое пятно в монотонной и все же суетливой жизни семинариста. И я не упускал случая высказать ему все, что меня угнетало, неизменно получая самый разумный совет. А когда я заглядывал к нему, он читал вслух что-нибудь из Лютера. Не знаю почему, но Лютер поразил меня настолько, что я, отправляясь домой в Маульбронн, захватил с собой его увесистый том. Помимо этого тома были у меня и другие сокровища, например, клавираусцуг «Волшебной флейты». Особенно запомнился мне день Петра и Павла в 1830 году, когда я слушал его проповедь, настолько доходчивую и простую, что мне подумалось: вот такой же будет однажды и моя первая проповедь (которая, к слову, получилась совсем другой). Как-то Блюмгард взял меня с собой в соседний Ломерсгейм к благочестивому школьному учителю Эппле, бывшему провизору моего дедушки. Наслаждение от общения с ними было настолько велико, что я ощутил себя сопричастным этому кругу людей».
О его служении в Дюррменце нам известно не много. Дневник, который Блюмгард вел в то время, содержит по большей части короткие заметки касательно проповедей без малейшего упоминания о своих переживаниях или произошедших событиях. Встречаются в нем и различные любопытные сведения, услышанные им от других или о других. Судя по письму его друга Вильгельма Гофмана, в то время
СКАЧАТЬ
