Записки о французской революции 1848 года. Павел Анненков
Чтение книги онлайн.

Читать онлайн книгу Записки о французской революции 1848 года - Павел Анненков страница 24

СКАЧАТЬ – приказать, чтоб каждый 5 франковый имел еще особенный штемпель (неразборчиво), что и заставит владетелей принести их на монетный двор как можно скорее для штемпеля. Правительство узнает таким образом скрывателей монеты. Об освидетельствовании вояжоров и говорить нечего. Мысль эта даже диктаторским декретом Эммануила Араго приведена в исполнение в Лионе и подняла здесь и там снова жаркую полемику. По декрету Араго все свидетельствуются на таможне, и каждый имеет право вывезти только 500 фр. Жирарден в своей «Прессе» даже возвысился до геройства – объявил эту меру тиранией, достойной восстания и сопротивления до смерти[114].

      Но, кроме клубов, беспрестанно созываются частные совещания разных сословий: [так созваны, например] по призыву собираются лакеи (неразборчиво) потолковать о своих отношениях к господам, комми магазинов, garçon[115] кофейных, переносчики, водоносцы, hommes de peine[116] и проч. Совещания их нисколько не хуже и нисколько не лучше клубных совещаний и до сих пор повели к одинаковому результату, а именно: к совершенному status quo. Комми, между прочим, предлагали требовать у Правительства права оставлять свои магазины в 7 часов, чтобы иметь время с другими своими согражданами предаваться удовольствию публичных балов, спектаклей и забиванию бильярда, без чего равенства не может быть. Кофейные слуги предлагали не платить хозяевам за разбитые рюмки, резчики предлагали даже восстановление гербов, необходимо нужных для процветания их ремесла. Кучера сделали даже маленькое возмущение{73}, требуя прибавки 1 фр. жалования, и один день в Париже не было ни одного дилижанса, ни одного омнибуса, ни одной публичной кареты. Они получили от хозяев требуемое. На этом пути не отставали и действовали цехи, ремесленные корпорации: две недели ходили они толпами в Ратушу объявлять Правительству свои требования, нужды, которое лично и красноречиво благодарило их за содействие в основании Республики и льстиво обещало златые горы в будущем, основываясь особенно на комиссии для работников Луи Блана. На этом шуме не отстал и прекрасный пол. После предварительного совещания, прачки ходили процессией в Ратушу, во-первых, объявить свое согласие на учреждение Республики и, во-вторых, требовать прибавки 50 сантимов жалования в день, за ними следовали пудосардки[117] и рыночные дамы, савояры, наконец, трубочисты, бродячие торговцы и проч. Всех больше отличились мостовщики. Зная, как попорчена парижская мостовая баррикадами и как желает Правительство восстановить поскорее сообщение, они требовали 8 франков в день вместо 4-х прежних. Это увеличение платы показалось даже Луи Блану несколько излишним и мало патриотическим: им отказали! Так всегда рядом идут рука об руку великое и комическое, огромные народные стремления и узкие эгоистические соображения!

      После бесчисленных процессий ремесел явились процессии от городов, от советов, от учебных заведений, наконец, от народов: немцев, англичан, ирландцев, поляков, ходивших поздравлять в лице Временного правительства всю Францию СКАЧАТЬ



<p>114</p>

Количество клубов так велико и все они так любопытны, как свидетельство народной [мысли], еще не созревшей мысли, что я решился оставить особенное место для записки их совещаний, афишных объявлений, памфлетов, карикатур, прокламаций, депутаций, имеющих равное им значение.

Самая забавная депутация была приставов – для арестовывания должников, которые, после декрета об уничтожении тюрьмы за долги, ходили к Правительству просить вознаграждения [это все равно, что]: эти грубые люди, можно сказать, запугивали свою жертву до привода на место заключения. Нельзя исчислить всех депутаций с более нли менее нелепыми требованиями: мелочные торговцы, просившие еще отсрочки платежа по обязательствам, уже раз им данной, говорят, произвели в Ратуше маленькое возмущение, но им отказали. Одному только работнику – никогда не отказывается ни в чем, и я буду иметь случай уже скоро говорить, как эта демократия начинает смахивать на тираническую американскую демократию. Не дай этого бог. Но далее. Также невозможно перечислить чудовищностей клубных, которые, как кажется, заразительны и действуют даже на весьма умных людей. Так. Туссенель, отделившийся от фаланстерианцев{339}, как известно, вследствие своего презрения к капиталу, ими сильно уважаемому, сказал в одном клубе: «На свете только одна была тирания – капитал и одно рабство – работа. Иисус распят был капиталом». Впрочем, к концу этого месяца, после кровавых сцен у Бланки, клубы уже начинают, видимо, успокаиваться, по крайней мере формально. Они уже пускают только по билетам, длинные речи заменили жаркие диалоги, но пережевка журнализма и какая-то бойкая невежественность еще до сих пор им свойственны – и долго будут еще. Что-то выкажет Центральный клуб Барбеса. В начале месяца довольно любопытное происшествие заняло все умы. После взятия Тюльери, народа в нем осталось, говорят, несколько тысяч с намерением оберегать его. Они расположились в комнатах, завели там пир из королевских погребов, приняли больных девок, выпущенных народом из St. Lasare{340} и все вместе делили добычу поровну, делая по ночам, однакож, патруль в саду и в городе, вероятно, для собственного освежения. Когда же не стало королевской провизии, они опустошали окрестные лавки хлебников и винных торговцев, предоставляя им чинить взыскания с Пра<вительст>ва. Двенадцать дней таким образом жила эта толпа в Тюльери, опочивая в его постелях, лежа на его диванах и беспрестанно выгоняя старый хмель новым и все под предлогом охранения дворца от попыток тирана Лудвига-Филиппа. Каждый день она, однакож, уменьшалась работниками, возвращавшимися к себе в дома или наскучившими своим добровольным заключением. 7 марта их осталось только 200 человек, но Пр<авнтельст>во решилось во что бы то ни стало очистить дворец. Эти упорные 200 человек, полюбившие свою мясную монастырскую жизнь, как любой францисканец{341}, хотели сопротивляться. К ним послали отряд национальной гвардии, принудивший их покинуть теплое место. В крайности они сдались, но с условием: во-первых, чтобы не обыскивали их карманы (многие предупредили эту меру бегством), а во-вторых, чтоб свели их в Ратушу и объявили им благодарность за хорошее сохранение дворца и услугу, оказанную им этим государству. Так и было сделано: молодцы получили похвалу официальную и даже во многих журналах («L'Ami du peuple») об них говорилось, как о героях, которые оклеветаны в городе злостными людьми и сделались жертвами своей преданности к Республике. Чего, подумаешь, не бывает на свете и как иногда составляется история. Немалую тревогу подняла история с «Прессой». Ее желчные нападки на людей Пра<вительст>ва, особенно сравнения Ламартина с Гизо и Роллена с Дюшателем, возбудили толпу, которая направилась на улицу Monmartre разбивать станки журнала и на пути покрикивала: «à mort Girardin» – «Смерть Жирардену» (франц.).). Прибежавшая национальная мобильная гвардия, сам Курта, наконец, сам Роллен, прибывший на место, прокламации всех республиканских журналов, осуждавших попытку, оттеснили толпу и спасли свободу книгопечатания. Жирарден, бывший в типографии, выдержал бурю довольно хорошо. Он велел открыть ворота, просил депутацию от работников для объяснения всего дела, спорил с ними часа два и с задором интригана, составляющим его отличительное качество, возражал на их обвинения, но тон журнала несколько смягчился, хотя по-прежнему старание более запутать дело, чем объяснить их, сохранилось. Третья история, занявшая все умы, это публикация в «Revue rétrospective» г. Ташеро (смотри ниже) документа, обличающего в Бланки доносчика и мерзавца. Вчера, 3 апреля, в клубе его подписывалось друзьями его письмо, протестация против обвинений, как там названо, клеветнических, Пра<вительст>ва, желающего погубить известного патриота, но Бланки уже потерялся в общественном мнении, ибо документ несомненен. Тут же кстати в клубе говорилось о радикальном уничтожении собственности, как первой причины всего зла на свете.

Другой клуб (de la jeune Montagne{342}, прежний de la Sorbonne) просил Правительство об уничтожении всех статуй королей французских, еще находящихся на площадях Парижа, и заменении их статуями мучеников 9 термидора. Рано ли, поздно ли, желание это будет исполнено. Я никак не могу отнести к числу странностей н эксцентричностей эпохи, которым посвящен этот постскриптум, декрет Правительства, основывающий женские собрания из работниц, под председательством мэра и под покровительством гражданки Ламартин и гражданки Милле, в котором они должны совещаться о своем положении, выбирать работы, им свойственные, перечислить не имеющих работы, и все это представить Правительству. На первый раз назначено 50 сантимов праздным работницам в день. Как говорят, 20 т. праздных работниц получают каждый день 1 фр. 50 сантимов. Желающие работать получают в публичных работах, нарочно устроенных (сравнение почвы в Champs de Mars, на железных дорогах) – 2 фр., но предпочтение работников остается за платой без труда. Это старый республиканский рацион: государство кормит народ. Также нельзя отнести к странностям новую кафедру, открытую официально в Сорбонне: Cours d'Histoire morale des femmes – Курс моральной истории женщин (франц.).), профессором который назначен г. Легуве, разделяющий вместе с Мишле и Кине, снова открывшими свои лекции, толпы жаждущих поучения и любопытствующих. Об этом курсе придется сказать много слов впоследствии. Вот письма старых литераторов, запятнанных на службе Луи-Филиппа, к избирателям и их исповедь своей жизни, полны уж точно чудовищностей: таковы письма Дюма, В. Гюго, Сю и др.{343}, о них мы будем говорить в следующем месяце при выборах, которые, вероятно, и будут его единственным и настоящим содержанием. И все это волнуется, колеблется, черное и фосфорическое, как море в бурю!

<p>115</p>

Гарсоны (франц.).

<p>116</p>

Чернорабочие (франц.)

<p>73</p>

Кучера сделали даже маленькое возмущение… – См. у Луи Блана: «Но едва комми были поставлены на свое место, как во всем Париже прекратилось движение карет. Сперва остановились омнибусы и линейки, за ними последовали фиакры, кабриолеты и всякие другие средства передвижения. Снова вопрос заработной платы!» (Блан Л. Люксембургская комиссия. В кн.: Французская революция 1848 г. в воспоминаниях участников и современников. М., 1934, с. 268).

<p>117</p>

Пудосардки (от франц. sans pudeur) – бесстыжие.