Кровь и пепел. Наталья Павлищева

Чтение книги онлайн.

      Постепенно жизнь вошла в нормальное (по их меркам) русло.

      Я просто перестала замечать все словесные выверты, вернее, во мне заработал внутренний переводчик, тормозила на мгновение и тут же соображала, что анамнясь значит несколько дней назад, гребовать – брезговать, а казюлька (причем именно через «а») это не то, к чему мы привыкли в Москве, а змея. А вот если с «о», то уже содержимое носа. Лупастый оказывался глазастым, а коником была не лошадь, а лавка у самого входа, вернее, не лавка, а ящик с сиденьем. Поразивший меня анамнясь пыра – просто ротозей, а пралик, который должен его разбить, – паралич.

      Эти открытия давались легко и постепенно перестали вообще требовать каких-то мозговых усилий. В общем, я вписывалась в жизнь, в которую попала, быстро и без проблем. Но как же мне хотелось «выписаться» из нее к себе обратно! Кроме того, душа чуяла, что проблемы как раз впереди…

      Иногда, правда, сознание чуть задерживалось, если бывало отвлечено чем-то другим. В лесу Лушка ткнула куда-то пальцем и обрадованно воскликнула:

      – Гля, кака бздюкля!

      – Кто?! – опешила я.

      – Ну, бздюкля же. Вон, гляди.

      Там, куда показывал ее палец, стоял здоровенный гриб-дождевик, старый, трухлявый, тронь, и разлетится по всему лесу. Это же подтвердила и Лушка:

      – Не тронь, а то пылить начнет, не прочихаешься.

      Так я узнала, что бздюкля – это просто дождевик. Вообще, язык был изумительно точным и выразительным. И нюансов оказались тысячи. Вот чапать – это просто идти, даже понуро, улепетывать – куда быстрее, а шалаться – гулять без дела. Я поневоле начала заниматься лингвистическими исследованиями.

      Историческими пришлось тоже. Надо же было выяснить, в какой век я попала. Осторожный вопрос, какой год на дворе, заставил Лушку секунд десять сосредоточенно морщить лоб, но когда в конце концов сестрица нашлась, мне это помогло мало:

      – Дык… мне тринадцатый, а тебе пятнадцатый…

      Вот пуп Земли!

      – Я тебя спрашиваю, от Рождества Христова какой.

      – А… это ты у попа нашего Иллариона спроси. Я откель знаю?

      Мозг мгновенно превратил «откель» в «откуда», уже не заморачиваясь подобными мелочами. Главное – я понимала произносимое. Идти к священнику почему-то было стыдно. Попробовала зайти с другой стороны:

      – А от Сотворения мира?

      Лушка снова наморщилась, но все же выдала:

      – Шесть тысяч семьсот сорок пятый, кажись…

      Я попыталась сообразить. Отнимать, кажется, нужно пять тысяч пятьсот восемь лет… Это получается…

СКАЧАТЬ