момент я скользнул взглядом по автоматическому фонографу, увидев его – я готов поклясться, что ещё недавно его там не было! – одетого в синий бархатный костюм и небрежно облокотившегося на бледный розово-зелёный прибор. В одной руке у него был бокал, в другой – вечерняя газета, которую он скорее мял, чем читал. Когда встречаешься с Бенни, знаешь, как будут разворачиваться события. Он пересекает широкую проезжую дорогу, чтобы поздороваться с тобой после всех твоих напрасных уловок уклониться, и ты знаешь, что опоздаешь на поезд, на встречу, пропустишь такси. Я знал это, когда увидел его. Как и знал – с первого знакомства, как только мне его представили как самого «чистого» букмекера квартала – что это тот, кого любой ценой следует избегать. По меньшей мере мне. На первых порах (излишне вспоминать, что ни одно пари, которое мы с ним держали, не принесло мне ни шиллинга) я искал его общества и часами анализировал для него варианты и средства прибыли, основанные на логике и математике, он же оставался крайне безразличным и даже не пытался скрыть скуку типичным англосаксонским образом, только время от времени выдавал слегка вопросительное «Оу, йее?». Во всяком случае произошедшее между нами, а произошло всего довольно много, обрело подлинный размах в день большого ежегодного Дерби. Накануне я не ложился, проверяя баланс, где обнаружились прорехи и содержалась одна из тех мелькающих звёздочек, что витают из одного конца конторы в другой, каждые десять лет вскрывая по нарушению. По этой причине я не ложился, мыслями, правда, пребывая уже на скачках следующего дня. Одна лошадь не выходила у меня из головы и даже умудрилась сниться мне последние дни. И вот в то утро я решился на отчаянный шаг: собрал все свои сбережения, примерно пятьсот фунтов, и сел пить кофе в одном из тех центров, где собираются мне подобные перед открытием окон приёма денежных ставок. Это была первая моя ошибка. Следствием её стал некто характерно одетый в синее с белой гвоздикой в петлице и со смрадной сигарой в руке, нависший надо мной с вопросом, не хочу ли я чая и намереваюсь ли я поставить на надёжную, «из вот этих твоих», добавил он. Достаточно вежливо я ответил «да» на вторую часть его предложения. Бенни был в азарте. Он не выдал дружеское «один из этих твоих душевно больных ослов», как частенько бывало в прошлом, всякий раз как он записывал мою ставку. Бывает так, что видишь склон и думаешь, что по нему можно спуститься. И вот я сижу, десять утра позади, возбуждённо обсуждая с Бенни «надёжных», сколько может принести одна, и сколько другая лошадь, а он говорит своё «оу, йее». Я говорил с ним так, словно бы хотел убедить его поставить на мою лошадь, в действительности же всё кончалось тем, что он брал у меня деньги за ставку. Оу, йее! В какой-то момент я встал, словно выпил уже литр, вытащил все бумаги и конверты из-под ножек стола и изпод моих ног и попрощался с ним.
«Ты куда? – спросил он. – А бабло?»
«Какое бабло? – переспросил я, хорошо понимая, что в ту минуту он мог забрать у меня не только моё бабло, но вообще что-либо ценное, что у меня имелось.
