Название: Опавшие листья
Автор: Василий Розанов
Издательство: Паблик на Литресе
Жанр: Русская классика
isbn: 978-5-699-29082-6
isbn:
Если бы я сам был таков— моя жизнь была бы полна и я был бы совершенно счастлив, без конституции, без литературы и без красивого лица.
Видеть лучшее, самое прекрасное и знать, что оно к тебе привязано, – это участь богов. И дважды в жизни – последний раз целых 20 лет, – я имел это «подобие божественной жизни».
Думая иногда о Фл., крещу его в спину с А., – и с болью о себе думаю: «Вот этот сумеет сохранить».
Все женские учебные заведения готовят в удачном случае монахинь, в неудачном – проституток.
«Жена» и «мать» в голову не приходят.
Может быть, народ наш и плох, но он – наш, наш народ, и это решает все.
От «своего» куда уйти? Вне «своего» – чужое. Самым этим словом решается все. Попробуйте пожить «на чужой стороне», попробуйте жить «с чужими людьми». «Лучше есть краюшку хлеба у себя дома, чем пироги – из чужих рук».
Больше любви; больше любви, дайте любви. Я задыхаюсь в холоде.
У, как везде холодно.
Моя кухонная (прих. – расх.) книжка стоит «Писем Тургенева к Виардо». Это – другое, но это такая же ось мира и, в сущности, такая же поэзия.
Сколько усилий! бережливости! страха не переступить «черты»! и – удовлетворения, когда «к 1-му числу» сошлись концы с концами.
Всякий раз, когда к «канонам» присоединяется в священнике личная горячность, – получается нечто ужасное (ханжа, Торквемада); только когда «спустя рукава» – хорошо. Отчего это? Отчего здесь?
Смерти я совершенно не могу перенести.
Не странно ли прожить жизнь так, как бы ее и не существовало. Самое обыкновенное и самое постоянное. Между тем я так относился к ней, как бы никто и ничто не должен был умереть. Как бы смерти не было.
Самое обыкновенное, самое «всегда»: и этого я не видал.
Конечно, я ее видел: но, значит, я не смотрел на умирающих. И не значит ли это, что я их и не любил.
Вот «дурной человек во мне», дурной и страшный. В этот момент как я ненавижу себя, как враждебен себе.
Собственно, непосредственно слит с церковью я никогда не был (в детстве, юношей, зрелым)… Я всегда был зрителем в ней, стоятелем – хотящим помолиться, но не и уже молящимся; оценщиком; во мне было много любования (в зрелые годы) на церковь… Но это совсем не то, что, напр., в «друге», в ее матери: «пришел» и «молюсь», «это – мое», «тут – все мы», «это – наше». Таким образом, и тут я был «иностранец», – «восхищенный Анахарсисом», как в политике, увы, как – во всем.
Эта-то страшная пустыня и томит меня: что я нигде не «свой»; что на земле нет места, где я бы почувствовал: «мое», «мне данное», «врожденное».
И вся жизнь моя есть поиски: «Где же мое». Только в «друге» мне мелькнуло «мое». Это что-то «в судьбе», «в звездах», т. е. встреча и связанность. Тут – живое; и – идеальное, которое живо, а не то чтобы «вследствие живого (которое СКАЧАТЬ