Оленька, или Завтра было вчера. Наваждение. Игорь Арсеньев

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ поэтому лопоухий, тщедушный, с вечно разбитыми в кровь коленями, Илларион потихоньку осваивал дом свободной планировки, предусматривающий минимальное количество внутренних несущих стен. Помещение хорошо просматривалось и исключало возможность пребывания в нем «непрошеных гостей». Стропильная система с используемым кровельным материалом позволяла Иллариону осуществить это намерение. И потом, как ему сказала мама перед отъездом: «К концу семнадцатого века данный тип жилища эволюционировал в наиболее „приспособленное“ к местному климату, и стал основным хозяйственным строением». Название его вполне прибалтийское – рига, а точнее жилая рига, так как под одной крышей находились и высокое жилое помещение, бывшее одновременно местом для сушки зерна, и хозяйственное помещение – гумно, где осенью молотили зерно, а зимой содержали скот.

      В тот памятный день, Инга сбежала к соседской подружке, отставив надоедливого брата на попечение самому себе. На колосниках под высокой крышей Илларион обнаружил заготовленные, хрустящие снопы соломы, а в пристроенных комнатах, так называемых каморах, невыносимую жару. Илларион не сразу заметил, что за ним наблюдала хозяйка хутора. Влажная от пота, ядреная баба, изнывая от духоты, расположилась на широкой, разлапистой, деревянной лавке, когда мальчик наткнулся на ее обнаженные, загорелые ноги.

      Илларион разглядел замаранную, раздольную, когда-то белую кофту, заправленную в льняную, красную юбку с резинкой на поясе. Щеки Лууле горели, волосы спутались, лицо и шея лоснились, точно от жемчужной воды, когда женщина взъерошила мальчишке волосы и, хихикнув, играючи, сильно прижала к его себе. Илларион, в свою очередь обнял Лууке – сомлел и прислушался к странному отзвуку в ее груди… где-то: «бух-бух-бухало…» Лууке кивнула, Илларион машинально кивнул ей в ответ. Женщина рассмеялась, обнажив редкий забор из зубов и блестящие дёсны. Затем она неспешно, насмешливо глядя Иллариону в глаза, вытянула кофту из-под резинки, подтянула ткань к своему подбородку, и перед Илларионом открылся белый грудной платок, а под ним – трепетный, женственный гимн. Мальчик уставился на огромные в голубоватых прожилках груди, не в силах пошевелиться. Лууке рассмеялась, взяла руки ребенка и наложила их на себя. Илларион таращил глазенки, наблюдал, как напряглись и без того, огромные сосцы Лууле в центре светлой, почти розовой дермы, и, прильнув, чмокался в них, будто новорожденный, голодный телок. Лууле заколыхалась… то ли от смеха, то ли щекотки, однако притворилась, что спит, улеглась на лавку, раскинув по сторонам слоновые бедра, и обмахивая юбкой лицо, прикрыла ресницы.

      Золотистый пучок света пробивался сквозь слуховое отверстие в крыше, высвечивая восковое, глянцевое пузо Лууке; живот был горячим и гладким, точно мраморная столешница в доме учителя музыки.

      – Соль» в третьей октаве расстроено, – произнес старик в бархатном, черном берете, – и «фа» западает в контроктаве, да?

СКАЧАТЬ