С.В. Васильев-Флеров. Влас Дорошевич

Чтение книги онлайн.

      Это известие повергло меня… в отчаяние? В скорбь? В печаль? В грусть?

      Оно повергло меня в «легкую меланхолию».

      Сергей Васильевич был московским Сарсэ.[3]

      Не русским Сарсэ. Нет! московским Сарсэ.

      Это случилось antiquissimis temporibus.[4]

      Еще в незапамятные времена Сергей Васильевич предложил москвичам:

      – Я буду Сарсэ. Малый театр будто бы Французской Комедией. А вы – парижанами. Хотите так играть?

      – Хотим так играть.

      С тех пор он и пошел московским Сарсэ. Москвичи его иначе и не называли:

      – Наш Сарсэ.

      – Совсем Сарсэ!

      Сарсэ печатал свои театральные фельетоны по понедельникам, – Сергей Васильевич печатал фельетоны по понедельникам. Сарсэ свои фельетоны начинал словом:

      – Я.

      Сергей Васильевич начинал свои фельетоны:

      – Я…

      Сарсэ любил начинать издалека.

      Фельетоны Сергея Васильевича всегда начинались приблизительно так:

      – Я говорю, что в начале ничего не было, – был хаос, и дух Божий носился над бездною[5]. Затем Бог создал небо и землю…

      Затем Сергей Васильевич в умеренных выражениях касался грехопадения первых человеков, слегка отмечал всемирный потоп, затрагивал вопросы о начале письменности, касался Гомера[6], Шекспира, переходил к новейшей испанской литературе и в конце фельетона замечал:

      – В следующий раз мы поговорим именно о том, о чем я и хотел говорить в настоящем фельетоне: об игре г. Южина в новой пьесе г. Владимира Александрова 2-го.[7]

      И так длилось многие десятилетия.

      Сарсэ писал в «Temps» [8], Сергей Васильевич – в «Московских Ведомостях».

      Кроме внешнего подражания парижскому собрату, писал московский Сарсэ чрезвычайно своеобразно.

      Он, например, посвятил целое исследование вопросу о том, что хотел сказать Фамусов[9], говоря:

      – Она еще не родила, но по расчету по моему, должна родить…

      Сергей Васильевич доказывал:

      – Следует полагать, что вдова-докторша вдовеет отнюдь не более девяти месяцев. Покойный муж ее, очевидно, состоял доктором в каком-либо учреждении, подведомственном Фамусову. Так что желание крестить будущего младенца свидетельствует только об отеческом отношении Фамусова ко вдове своего покойного сослуживца и подчиненного, – и ни о чем более!

      Сергей Васильевич очень нападал на те превратные умы, которые с особым злорадством подчеркивают «по расчету, по моему», придавая этим словам оскорбительное для чести, доброго имени, чина и звания Фамусова – значение.

      Не менее солидное исследование Сергей Васильевич посвятил и тому, как должен «жаться» Фамусов к Лизе, – снова доказывая «превратным умам»:

      – Фамусов относится к Лизе чисто отечески, и шутка его имеет самый невинный характер. Никакими иными побуждениями, ни по чину, ни по занимаемой им должности, руководствоваться такое лицо, как Фамусов, не может!