Мать. Максим Горький

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ style="font-size:15px;">      Когда Павлу, сыну его, было четырнадцать лет, Власову захотелось оттаскать его за волосы. Но Павел взял в руки тяжелый молоток и кратко сказал:

      – Не тронь…

      – Чего? – спросил отец, надвигаясь на высокую, тонкую фигуру сына, как тень на березу.

      – Будет! – сказал Павел. – Больше я не дамся… – И взмахнул молотком.

      Отец посмотрел на него, спрятал за спину мохнатые руки и, усмехаясь, проговорил:

      – Ладно.

      Потом, тяжело вздохнув, добавил:

      – Эх ты, сволочь…

      Вскоре после этого он сказал жене:

      – Денег у меня больше не спрашивай, тебя Пашка прокормит…

      – А ты всё пропивать будешь? – осмелилась она спросить.

      – Не твое дело, сволочь! Я любовницу заведу…

      Любовницы он не завел, но с того времени, почти два года, вплоть до смерти своей, не замечал сына и не говорил с ним.

      Была у него собака, такая же большая и мохнатая, как сам он. Она каждый день провожала его на фабрику и каждый вечер ждала у ворот. По праздникам Власов отправлялся ходить по кабакам. Ходил он молча и, точно желая найти кого-то, царапал своими глазами лица людей. И собака весь день ходила за ним, опустив большой, пышный хвост. Возвращаясь домой пьяный, он садился ужинать и кормил собаку из своей чашки. Он ее не бил, не ругал, но и не ласкал никогда. После ужина он сбрасывал посуду со стола на пол, если жена не успевала вовремя убрать ее, ставил перед собой бутылку водки и, опираясь спиной о стену, глухим голосом, наводившим тоску, выл песню, широко открывая рот и закрыв глаза. Заунывные, некрасивые звуки путались в его усах, сбивая с них хлебные крошки, слесарь расправлял волосы бороды и усов толстыми пальцами и – пел. Слова песни были какие-то непонятные, растянутые, мелодия напоминала о зимнем вое волков. Пел он до поры, пока в бутылке была водка, а потом валился боком на лавку или опускал голову на стол и так спал до гудка. Собака лежала рядом с ним.

      Умер он от грыжи. Дней пять, весь почерневший, он ворочался на постели, плотно закрыв глаза, и скрипел зубами. Иногда говорил жене:

      – Дай мышьяку, отрави…

      Доктор велел поставить Михаилу припарки, но сказал, что необходима операция, и больного нужно сегодня же везти в больницу.

      – Пошел к черту, – я сам умру!.. Сволочь! – прохрипел Михаил.

      А когда доктор ушел и жена со слезами стала уговаривать его согласиться на операцию, он сжал кулак и, погрозив ей, заявил:

      – Выздоровлю – тебе хуже будет!

      Он умер утром, в те минуты, когда гудок звал на работу. В гробу лежал с открытым ртом, но брови у него были сердито нахмурены. Хоронили его жена, сын, собака, старый пьяница и вор Данила Весовщиков, прогнанный с фабрики, и несколько слободских нищих. Жена плакала тихо и немного, Павел – не плакал. Слобожане, встречая на улице гроб, останавливались и, крестясь, говорили друг другу:

      – Чай, Пелагея-то рада-радешенька, что помер он…

СКАЧАТЬ