Бессмертие. Трилогия. Часть III. Олег Мироненко

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ Кирилла черномор задремал и проснулся уже ночью, от раската грома. Избушку слегка потряхивало от ударов стихии, а когда молнии внезапно вспыхнула у него прямо перед глазами, он шарахнулся и пребольно ударился затылком о стену. Скуля и причитая, он схватился за ушибленное место, но тут глаза его обратились к зерцалу, и он позабыл обо всём. Оттуда струился тяжёлый фиолетовый отсвет, так знакомый ему по прежней ворожбе. «Неужели… неужели… не забыли обо мне?» Он подскочил к зеркалу, поднял руки и… точно пелена какая спала; и, содрогаясь от сладостной дрожи, произнёс он заветные слова, всё это время ворочавшиеся внутри него в тяжёлом забвении, и узрел он черноту, и опять готов был служить ей всей своей верой и правдой…

      Глава 3

      Шла гроза, и леший встречал её с зажжённой лучиной. Русалка ругала его за это, и он обещал ей не засиживаться ночами, хотя… какой в этом был смысл? Она говорила, что ей так легче, что, когда она видит у него свет, то не может найти себе места. Но с ней всегда было море, это странное море… А с ним сегодня будет гроза.

      Какая это уже на его счету? Десятая, пятнадцатая? Они начались, когда мальчик стал захаживать к черномору, и за последний год случались всё чаще и были всё безудержнее. Леший любил грозы; вообще любил буйство стихии – метели, ливни, штормы… То, что жгло его изнутри, в такие часы немного отступало. После этого он, случалось, легко и сразу засыпал, и ему снился он, молодой и безбородый, без гривы спутанных волос и тревожного блеска в глазах, и он куда-то шёл по щемяще-знакомой улице и знал, что в конце пути его ждут. Кто, что? Он знал и это, но только во сне; а когда просыпался, то мучительно пытался удержать ускользающие обрывки этого знания, но – напрасно. Он снова был лешим.

      Но оставалась тоска в нервном сплетении. И тревога, тревога и страх овладевали им, когда он иногда смотрел на русалку, и на какое-то мгновение лицо её растекалось, и под маской он обнаруживал иные черты; и одновременно русалка замирала, глядя на него испуганной зеленью глаз, и видела что-то своё, размытое во времени… И другие поспешно отводили взгляд, когда тот чересчур долго замирал на игре света и тени на их лицах, пряча смятение за нарочитой грубостью. Дядька иногда проговаривался: «Ну, что смотришь-то? Такой же малохольный, только в придачу ещё и слово не вытянешь…» А баба-яга – как она была рада, когда прибежала на детский крик и увидела озирающегося лешего с ребёнком на руках и плавающую в море русалку, как она рванула прежде всего к ней: «Аделаидушка, горемычная моя!»… и как осеклась, когда та ей в ответ: «Русалка я, бабушка, а никакая не Аделаидушка…» Они никогда не делали попыток разведать у других что-либо о том «малохольном» и той «Аделаидушке», боясь пошатнуть хрупкое кем-то выстраданное равновесие. Они были частью этого мира… Его одинокой частью.

      Вдвоём на какое-то время им становилось легче, и русалка даже иногда испускала неуверенный смешок, а он сочинял сложное предложение, но потом оба начинали чувствовать неловкость, СКАЧАТЬ