– Художники, значит, не злятся?
– У нас не остается достаточного количества негативной энергии после всех этих изнасилований и убийств.
Такой ответ ей понравился.
– Извини. Мой детектор дерьма всегда зашкаливает, когда люди начинают говорить об их философии.
– Ты, конечно, права. Нет ничего более величественного, чем философия. Мне следовало сказать, что это мой modus operandi[17]. Я не отношусь к тем озлобленным молодым художникам, которые создают полотна, полные ярости, злобы и воинствующего нигилизма.
– И что же ты рисуешь?
– Мир, какой он есть.
– Да? И каким нынче выглядит для тебя наш мир?
– Совершенным. Прекрасным. Глубоким, многослойным. Загадочным, – слова эти он произносил, будто повторял молитву, из которой черпалась умиротворенность, приносимая только истинной верой, голос его смягчился, лицо начало светиться изнутри, и Джилли уже не видела в нем мультяшного медвежонка, которого он прежде напоминал. – Полным истины, которая, прочувствованная и правильно истолкованная, успокаивает надеждой самое бурное море. И мне, увы, не хватает таланта, чтобы запечатлеть всю эту красоту на холсте.
Простота слов Дилана настолько не вязалась с его внешним обликом, что поначалу Джилли не нашлась с ответом. Она понимала, что не должна позволить сорваться с губ репликам, полным сарказма, хотя язык уже подрагивал от них, как язык змеи, изготовившейся к броску. Ответить одной из таких реплик для нее не составляло труда, кто-то мог даже счесть их смешными, но, в сравнении с его искренностью, они выглядели бы плоскими и выхолощенными. Куда-то подевалась ее самоуверенность и привычка подвергать все сомнению, потому что глубина мысли и скромность, открывшиеся в его коротком монологе, выбили ее из колеи. К удивлению Джилли, игла неполноценности пробила ее, как редко когда пробивала раньше, оставив ощущение… внутренней пустоты. Ее остроумие, всегда размером с огромный парусник, который мчится по волнам под попутным ветром, вдруг скукожилось до маленького скифа, севшего на мель.
Чувство это ей совершенно не нравилось. Он не собирался унизить ее, а вот она сидела рядом с ним униженная. Будучи хористкой, посещая церковь большую часть своей жизни, Джилли понимала теоретический посыл, что смирение – добродетель и даже благословение, гарантирующее более счастливую жизнь в сравнении с теми, кто без него обходится. В тех случаях, когда священник затрагивал этот вопрос в своих проповедях, она пропускала его слова мимо ушей. Для юной Джилли жизнь, полная смирения, а не с абсолютным его минимумом, могла, конечно, заслужить одобрение господа, но лично она предпочла бы не жить вовсе. Ставшая взрослой Джилли придерживалась тех же взглядов. В мире полным-полно людей, которые стремятся унизить тебя, застыдить, поставить на место и держать там. Смириться с этой правдой жизни – все равно что делать за мерзавцев их работу.
Глядя прямо перед СКАЧАТЬ
17
Modus operandi – механизм действия (