из квартиры и запер оба замка, нижний тоже, спустился по лестнице и, прежде чем зайти в чулан, остановился перед дверью и прислушался, не раздаются ли там крики терзаемой жертвы, но услышал только привычное унылое завывание дедушки, вошел и уселся против него дико усталый, до того усталый, что через некоторое время открыл глаза и увидел, что валяется на полу у дедушкиных ног, и подумал, что, может быть, лучше не приводить сюда других еврейских дедушек и бабушек, потому что в последнее время ему тяжело видеть людей и тем более выносить все их тайны, и хитрости, и безумия, и сумасбродства, которые так и прыскают у них из глаз, но объясните, пожалуйста, как это получается, ведь есть на свете совсем другие люди, и дети тоже, например ребята из его класса, у них, как видно, все просто, и только Момик понимает, как все непросто, потому что достаточно один раз – только один и не больше – понять, как все непросто и страшно, и уже невозможно верить ничему, все вранье, все притворство, но, даже окончательно уснув, Момик не прекратил бороться и слышал, как кто-то зовет его: «Вставай, вставай! Если ты уснешь, это будет твой конец!» – и вполне возможно, это вообще был не человеческий голос, и правда, он что-то сделал, немного трудно вспомнить, что именно, наверно, встал, да, встал и вышел из чулана, не очень-то понимая зачем, и пошел себе так, с трудом волоча ноги, пока не добрался до зеленой скамейки и посидел там некоторое время, просто сидел и ждал, ни о чем не думая, только смотрел на огромный лист, который упал с какого-то дерева, и видел на нем прожилки, как у мамы на ногах, а посередке была одна длинная и более толстая жилка, которая делит лист пополам, и Момик думал, что будет, если он разорвет лист на две части и каждую бросит в другое место, – будут ли они скучать друг о друге или нет, и постепенно, пока он сидел, начали подтягиваться его старики, они даже не должны были ничего спрашивать, потому что и так все знали, только глянули ему в лицо и поняли, что пришло время сделать то, к чему они все время готовились, Момик только дожидался, чтобы у всех стал одинаковый запах, и тогда сказал: «Ну!» – и они пошли за ним: господин Мунин, и господин Маркус, и Гинцбург, и Зайдман, – пошли, как овцы, он мог увести их куда угодно, и все они очень долго шли по переулку, по тропинкам, заваленным снегом, по темным лесам, мимо церквей и мимо высоких стогов пахучего сена, и кто-то, заметив их, спросил Момика, куда это они идут, но Момик даже не взглянул на этого человека, и ничего не ответил, и продолжал вести за собой своих евреев, пока не добрался до чулана, где дедушка по-прежнему разговаривал сам с собой, Момик открыл дверь, пропустил их всех вперед, а потом зашел сам и прикрыл за собой дверь.
Они терпеливо дожидались, пока глаза привыкнут к темноте, и постепенно увидели дедушку Аншела, сидящего на бенкале, и белые листы на стенах, и господин Мунин оказался первым, у кого хватило духу приблизиться и разглядеть вблизи одну фотографию, но и ему потребовалось некоторое время, чтобы понять, что он видит, а когда он понял, то вдруг весь напрягся и отскочил назад, и, как видно,
СКАЧАТЬ
