Трава, пробившая асфальт. Тамара Александровна Черемнова

Чтение книги онлайн.

      Выглянуло солнце, с крыши падали большие дождевые капли, а сказочно красивых стрекоз нигде не было видно. Я подняла голову и виновато посмотрела на дедку, он всепонимающими глазами смотрел на меня, оба отлично представляли, что ждет нас дома. Дед молча занес меня в дом… И вот тут память услужливо прячет не очень приятные воспоминания, стирая подробности. Только помню, как баба молча снимала с меня мокрые ботинки, и сколько недоброго в этом движении…

      А вечером у меня поднялась температура, в груди захрипело, и пришлось ставить горчичники. Перед глазами живо всплывает воспоминание, как отец таскает меня, орущую в жгучих горчичниках, по комнате на руках, а я уже плачу не столько от боли, сколько от сознания вины.

      Но однажды родители полностью удовлетворили мое «дождевое» любопытство. Помню себя, сидящую в саду под зонтом под теплым грибным дождем, и солнце, пробивающееся сквозь тучу. Незабываемое впечатление! Мне его хватило на всю жизнь. Вы не представляете себе, что означает для больного ребенка вот так почувствовать дождь…

      Познание мира

      Обычно дома по утрам я просыпалась оттого, что над моей кроватью открывалась окно, и в комнату врывался летний солнечный день или день с дождливым шорохом. А осенью – с чуть слышным касанием осенних падающих листьев. А зимой, когда окно лишь чуточку приоткрывалось, – морозец холодил щеки, и на стекле светились волшебные ледяные узоры.

      Но дольше всего в памяти задержалось, как моя красивая мама по утрам открывала ставни снаружи, и я любовалась ею в солнечном заоконном пространстве как портретом в раме. Это светлое воспоминание ничем не сотрешь, даже предательство перед ним бессильно. Мамино предательство…

      Сколько бы потом я ни видела от нее унижений – да таких, что охватывал недоуменный испуг, ведь эта женщина была в прошлом моей любящей мамой, а потом преисполнилась такой тупой жестокости – все равно в памяти не стираются светлые воспоминания.

      …Иногда в детдоме ночью, когда к горлу подступала невыносимая горечь, и хотелось выть волчонком, но там нельзя было даже заплакать, потому, что заплакать просто так считалось слишком большой роскошью.

      – Никто ее не обижал, а она разревелась! Мало ли, что тяжело, здесь всем тяжело, но никто не плачет! – говорили со злостью няньки. И в этом было что-то чудовищное, хотя теперь понятно, что они сами уставали, и им до смерти надоедало смотреть на наши страдания.

      Так вот, в такие ночи я выдергивала из памяти ту прошлую маму – настоящую, не предавшую. И невольно начинала думать, почему моя мама стала такой?

      И снова возвращаюсь в далекое детство, где все солнечно и нет еще никакой беды. Не надо думать, что меня так уж сильно баловали, бывало, что и ругали как всякого другого ребенка.

      Мне тогда было лет пять. Нас у родителей уже двое, в январе 1960-го родилась моя сестра Ольга, здоровый спокойный ребёнок, не доставляющий особых хлопот. Был нежаркий полдень августа. Мать прогуливала Ольгу во дворе, СКАЧАТЬ