Кукушкины слезки. Влад Костромин

Чтение книги онлайн.

      – И не говорите, – криво усмехнулся Виталий, – у меня с самого детства жизнь была веселой. Еще помню, в Покровке случай был. Там отец был помощником колхозного агронома, а мать в декрете. Она заболела сильно: воспалился безымянный палец на левой руке, поврежденный рыбьей костью. Заражение дошло до того, что начала гнить косточка грудью. Кормила меня бабушка Дуня, мать отца. Она делала из коровьего молока и разной ерунды заменитель материнского молока. Видать не зря есть такая поговорка: «Любите внуков! Они отомстят за вас вашим детям!»

      Через месяц косточка прорвала кожу на пальце матери и та, наконец, попала в больницу. Торчащий вбок конец злосчастной косточки так и остался у нее, думаю, видели. Бабушка Дуня уехала в свою деревню, поэтому я остался на полном попечении отца. Папенька, как вы знаете, ленив как мерин, а так как тогда активно увлекся чесночными клизмами, то ему некогда было даже переодевать на мне испачканные колготки. К клизмам он перешел после безуспешных попыток уничтожить потенциально угрожающих ему глистов с помощью молока и селедки. Глистов он стал травить после того, как кто-то из родственников рассказал о нашей двоюродной или троюродной тете, уже не помню, погибшей из-за них. История там крайне странная произошла. Она никогда ничем не болела, но вдруг на шестидесятом году жизни решила провести профилактику от глистов методом селедки с молоком. Открывала плотно закрытую банку молока и умудрилась как-то ее раздавить и порезать себе сонную артерию осколком. Так и погибла, залитая алой артериальной кровью. А папа мой, будучи здоровым как сорок тысяч баранов, весьма и весьма мнителен во всем, что касается его драгоценнейшего здоровья.

      Когда мать, помахивая облезшим пальцем и спертым у соседки по палате томиком Ги де Мопассана, вернулась из больницы, то обнаружила провонявшую чесноком квартиру, мирно спящего со спринцовкой в заднице и горчичниками на спине папашу и меня, молча бродящего по сырой осенней улице в загаженных колготках. Молчаливым я был потому, что лет до пяти вообще молчал. То ли разговаривать мне с ними было не о чем, то ли еще какая-то веская причина на то была. Говорить начал только после рождения Коли.

      Так что тому, что я молчал, мать не удивилась совершенно, а вот обосранными колготками, была неприятно поражена.

      – Вить, почему ребенок шляется по улице в обосранных колготках?

      – Я откуда знаю? Наверно, моцион совершает перед едой. Кто их, детей, поймет? Как говорится, акселераты.

      – Вить, до чего же ты бесчувственный! А вдруг бы с ним что-нибудь случилось на улице?

      – Да что с ним может случиться то? И вообще, я на работе устаю, мне не до него. Тут еще глисты эти…

      – Какие глисты??? У тебя ребенок сам на глиста заморенного похож и тебе нет дела до этого!

      – Отстань!

      – Вить, какой же ты пень бесчувственный! Вот Леник – дядька, а и то, когда менял колготки, то на газетку Виталика клал. А ты же батя!

      – Вот и пускай себе его забирает!

      – Да СКАЧАТЬ