Грань веков. Заговор против императора. Натан Эйдельман

Чтение книги онлайн.

      Подозрительный, печальный, многократно униженный, стремящийся укрыться от двора в Гатчине или Павловске, прислушивающийся к просвещенным советникам, старающийся уловить «мнение народное», обуреваемый идеями насчет перемены дел в России – таким предстает сын Екатерины в последние годы ее правления.

      Новые серьезные испытания начнутся с 14 июля 1789 года.

      Революция во Франции

      Нет нужды доказывать, что сильно грянул на весь мир французский революционный гром 1789 года. В исследовательской литературе, естественно, лучше изучен отклик на это событие прогрессивного российского общества; реакция же правящих слоев представлена более всего в их карательных действиях (арест Радищева, Новикова и др.), в военных приготовлениях к походу против «революционной гидры» и тому подобных «практических» мерах. Хуже изучена идеологическая реакция российских верхов на 1789–1794 годов, сложная, неоднородная перестройка их воззрений, программных установок.

      Прежде всего попытаемся оценить силу страха, проникшего в Зимний дворец после воцарения во Франции «равенства злого» (державинский образ, созданный в 1795 году [См.: 134. Т. I. С. 459]). В 1792 году распространяется тревожный слух о «легионе цареубийц», посланном из Парижа, – и уж факты ложатся в фантастическую схему: скоропостижная кончина австрийского императора Леопольда II 1 марта 1792 года, убийство шведского короля Густава III 5 марта того же года [См.: 162. С. 109–110; 57. С. 51].

      Павел еще в 1790 году опасается, «что до истечения двух лет вся Европа ‹…› будет перевернута вверх дном» [См.: 162. С. 72].

      Е. И. Нелидова, возлюбленная Павла, несколько позже попрекнула великого князя, что он переменил свои политические воззрения. «Вы вправе сердиться на меня, Катя, все это правда, – отвечает Павел, – но правда также и то, что с течением времени со дня на день сделаешься, пожалуй, слабее и снисходительнее. Вспомните Людовика XVI: он начал снисходить и был приведен к тому, что должен был уступить. Всего было слишком мало и между тем – достаточно для того, чтобы в конце концов его повели на эшафот» [107. Г. К. 23. № 11. Л. 297].

      Многократный собеседник Павла I Коцебу замечает (по-видимому, передавая слова императора): «Мрачную подозрительность внушила ему казнь Людовика XVI. ‹…› Он слышал, как те самые люди, которые расточали фимиам перед Людовиком XVI, как перед божеством, когда он искоренил рабство, теперь произносили над ним кровавый приговор. Это научило его если не ненавидеть людей, то их мало ценить, и, убежденный в том, что Людовик еще был бы жив и царствовал, если бы имел более твердости, Павел не сумел отличить эту твердость от жестокости» [46. С. 280].

      Приведенные строки – отголосок характерных споров, что возникали близ российского трона в 1790-х годах: как надо было действовать там, во Франции, и здесь, в России, – уступать или наступать?

      Именно в эту пору, как видно, умирают в сознании наследника конституционные мечтания, проекты, выношенные в 1770–1780 СКАЧАТЬ