Теперь Петр встретил ее у подъезда большого дома на проспекте Мира, и они спускались по Садовому кольцу к Самотеке, среди туманных пробегающих фар, шелестящих шин и огненных отражений. Он искал минуту, когда, собравшись с мужеством, произнесет свои жестокие, пресекающие их связь слова, и ее зеленые любимые глаза, исполненные изумления и боли, станут от него удаляться, исчезать среди московских огней и всплесков, чтобы навсегда исчезнуть. Шел, держа ее под руку, ожидая перебоя сердца, малого разрыва в непрерывном времени, чтобы ворваться туда со своим жестоким словом.
– Конечно, женщине лестно, когда ей посвящают стихи. И я не исключение. Твои стихи я не клала под подушку, но несколько раз прочитала, и, не скрою, они мне понравились. Но позволь на правах нестрогого и любящего критика сделать несколько замечаний, – она смотрела на него со своей обычной милой усмешкой, в которой были ее изящная язвительность, чувство превосходства и нежность к нему. – Вот, например, это четверостишие. «Милая, я слишком часто грежу/ Красными лесами на заре./ Будто я иду по побережью/ Незнакомых и холодных рек». Недурно, романтично. Но ведь у рек не побережье, а берег. Побережье у моря, у океана. Маленькая неточность, и рушится весь стих. Обнаруживается отсутствие вкуса.
Он держал ее под руку, шагал невпопад, глядел на всплески и брызги автомобильных огней и искал крохотного зазора, малого промежутка в распавшемся времени, чтобы ворваться со своим ужасным известием.
– Или это весьма недурное двустишие: «Пусть покой сторожит твои двери/ И от них уведет череду/ Прошлогодних твоих суеверий/ И сегодняшних пасмурных дум». И дальше – «Только ночью, тоскуя о лете/, И о солнце мечту затаив/, Петухи на осеннем рассвете/ Подтвердят суеверья твои». Ведь речь идет о моих суеверьях, не так ли? Но, во-первых, нет никаких суеверий. Я обладаю ясным античным умом. И потом, откуда петухи? Разве есть на проспекте СКАЧАТЬ