Возвращение чувств. Машина. Андрей Арсланович Мансуров

Чтение книги онлайн.

      Поколебавшись какое-то едва уловимое мгновение под её лучисто-тёплым, всепрощающим взором, он вложил-таки распятие в её поднятую руку.

      Искра всё же пробежала от его руки, когда он невольно коснулся её пальцев.

      Хватит, дольше выдерживать драматическую паузу нельзя, а то мистический миг доверительности и единения пройдёт.

      Бросив краткий взгляд на распятие, она тут же снова подняла глаза на него:

      – Почему вы стараетесь выглядеть более жестоким и зачерствелым, чем на самом деле?

      Я же чувствую – всё это только шелуха, корка… Ведь несмотря на строжайший запрет, и свои… сомнения, вы всё же принесли мне ЕГО, – она, чуть вздохнув, снова перевела взор на распятие, которое теперь прижимала к своей груди стиснутой изо всех сил рукой (он должен заметить побелевшие костяшки пальцев), – хотя вы даже не представляете, как это важно сейчас для меня, – против таких глаз, да ещё вблизи, устоять, конечно, не смог бы никто.

      Но не их, и не красоту своего тела собиралась она использовать сейчас как оружие.

      О, мужчины, боящиеся быть соблазнёнными, или одураченными, как вы… Правы! (впрочем, она не исключала мысли о том, что некоторые женщины, возможно, иногда честны в своих взаимоотношениях и поступках…).

      Выдержав очередную паузу, с лёгкой горечью она задумчиво произнесла:

      – Вы очень помогли мне. Это распятие, этот могучий символ, и вправду важен для моей души и совести! И пусть Господь простит вам ваше недоверие и вашу иронию – я помолюсь и об этом. Впрочем, вы и не могли относиться ко мне по-другому! Но тут уж простите, – она горько усмехнулась, – я (по привычке, наверное!) – так цеплялась за жизнь…

      Ещё простите за Гийома – он ни в чём не виноват. А я… – она опустила голову, – Я постараюсь, чтобы оставшиеся часы моей жизни никому не принесли вреда.

      Внешне это проявлялось только в мелочах – подрагивании кончика меча, учащённом, еле слышном дыхании, и напряжении в туловище – но она чувствовала, что теперь он в ещё большем замешательстве, чем вначале. И сейчас здесь не было никого – ни начальства, ни подчинённых, перед которыми нужно было бы сохранять лицо.

      Но и совета, что делать, и как вести себя дальше, спросить было не у кого. Кроме того, он явно испытывал стыд. Ну, может, и не стыд – но определённое смущение. (это он-то, забывший, наверное, что значит и само это слово!), за свои – хоть и вполне обоснованные – подозрения насчёт намерений доверенной узницы.

      Всё в порядке, грубая честность (по Карнеги) почти всегда ставит в тупик и лишает аргументов. Она не играла – она просто жила своим образом. Похоже, порядок.

      Однако нельзя слишком затягивать молчание – иначе чувство неловкости, стыда, и, возможно, возникающей жалости, сменится у него на чувство злости. На себя же – за эти самые стыд и жалость! – а затем эти эмоции будут перенесены на неё, автоматически, в целях самозащиты от уязвлённого самолюбия.

СКАЧАТЬ