Освящение храма Ананда. Кир Булычев

Чтение книги онлайн.

      – Нет. Я думаю. Я потушил свет, потому что так легче думается.

      – Неужели можно специально думать? Я вот хожу и думаю, ем и думаю, разговариваю и думаю.

      – Раньше я тоже не замечал, думаю я или нет. И лишь теперь, на седьмом десятке, догадался, что мышление достойно того, чтобы выделить его в самостоятельный процесс.

      – Вы шутите, профессор. А я к вам на минутку. Капитан просил напомнить, что через полчаса включаем экран.

      – Спасибо. Иду.

      Я сел на койке и еле успел схватиться за скобу. С утра была невесомость. Перед опытами с экраном вращение прекращалось – станцию ориентировали с точностью до микрона. Я не люблю невесомость. Она дарит лишь несколько минут детского удивления перед возможностями своего тела. Потом быстро надоедает, утомляет, вызывает легкую тошноту и мешает спать.

      – Вы не спите, профессор?

      – Это ты, Тайк?

      – Вы не забыли, что через полчаса включаем экран?

      – Иду, иду.

      Я нашарил под кроватью башмаки на магнитных подошвах. Они слишком легко скользят по полу и требуют значительного усилия, чтобы оторвать их. Старожилы похожи здесь на конькобежцев. Я подобен новичку, впервые вступившему на лед.

      – Профессор, вы не спите?

      – Спасибо. Я помню. Я знаю, что через полчаса включаем экран.

      – Я проходил мимо и решил предупредить. Сегодня ваш день, профессор.

      Я посидел с минуту, прислушиваясь к легким шумам и шорохам, пронизывающим станцию. Звуки эти, как бы слабы они ни казались, – удивительное свидетельство жизни, контраст с безнадежной пустотой пространства. Вот звякнула кастрюля в камбузе, застрекотал робот, прошуршал воздух в дакте кондиционера, комаром отозвался какой-то прибор в лаборатории, пискнул котенок… Котят, по-моему, восемь. Может, и больше. Они выпархивают из дверей, топыря шерсть, плавают перед глазами и норовят ухватиться когтями за что-нибудь надежное.

      – Вы пришли, профессор? Сегодня ваш день.

      Это русский физик. Физики свое дело сделали, им остается лишь ждать и волноваться вместе с нами.

      – Это наш общий день, – отвечаю я. – И в первую очередь для Сильвии.

      Сильвия сидит у дальней от экрана стены, на острых коленках – блокнот. Она улыбается мне благодарно и робко. Не бойся, мышонок, тебя никто не выгонит. Сегодня и вправду наш день. Мы с Сильвией единственные пока специалисты, на которых будет работать экран. Остальные его проектировали, рассчитывали, монтировали, настраивали и снова настраивали. Мы будем глядеть. Сильвия – антрополог. Я – историк.

      – Жарко, профессор? – спросил Тайк. Тайк сидел на корточках перед раскрытой панелью пульта управления.

      – Хоть форточку открывай, – сказал русский физик. – В космос.

      – Простудишься, – сказал капитан. – Сегодня ваш день, профессор. Если физики нас не обманули.

      Капитан уселся в кресло перед самым экраном, большим, во всю стену, черным и оттого бездонно глубоким.

      Русский физик достал из кармана миниатюрные шахматы, но не удержал в руке, коробочка открылась, и фигурки веером, словно воробьи, спасающиеся от коршуна, разлетелись по лаборатории.

      – Пятнадцать минут, – сказал Ричард Темпест.

      Все вокруг были спокойны, может, даже излишне спокойны. Бесшумно, конькобежцами, в лабораторию въезжали техники, колдовали у пульта, переговаривались тихо, коротко и большей частью непонятно. Понемногу лаборатория заполнялась зрителями. Стало тесно. Кто-то из молодежи снял ботинки и устроился на стене, под потолком, повиснув на скобе.

      – Садитесь сюда, поближе, – сказал капитан. – А где Сильвия?

      Парасвати уступил мне место. Сжав в ладонях подлокотники, я почувствовал себя уверенней.

      – Я все-таки не верю, – сказала Сильвия, глядя на Тайка. Тайк склонился к микрофону, диктовал на мостик какие-то цифры.

      Тайк выпрямился, оглядел нас, словно полководец перед сражением, посмотрел на экран и сказал:

      – Свет.

      – Да будет свет, – прошептал физик, так и не собравший шахмат.

      Лампы в лаборатории померкли, и ярче стали разноцветные индикаторы на пульте.

      – Начинайте, – сказали с мостика.

      На черном эллипсе экрана возникло светлое облако, оно зародилось в глубине его, разгоралось и приближалось, распространяясь к его пределам, и по нему пробегали зеленые искры. Так продолжалось минуту, а затем экран внезапно стал голубым, и в нижней части его обнаружились рыжие и белые пятна, словно изображение, рожденное СКАЧАТЬ