Плач по Блейку. Андрей Тавров

Чтение книги онлайн.

      Птица летит птице навстречу,

      к себе приближаясь, к себе приближаясь, к крику.

      Не видно зеркала, и к зайцу бежит заяц.

      А белые ноги и белая грудь

      дрожат от натянутых изнутри пружин.

      И рыба плывет к рыбе.

      Чжун юн, говорит Кун-цзы, держись середины.

      Но зеркала нет.

      Встречаясь, они исчезают,

      чтоб появиться в ангеле

      или в кабане, или бумажном кораблике,

      в чашке кофе, в ампутированной ноге,

      в ночной фиалке, реже в человеке.

      Рыба это не рыба, это почти рыба.

      Буква это почти буква, а тело почти тело.

      Шрам это почти шрам.

      Мы с тобой нащупывает друг друга

      как медузу в вазелине желеобразными пальцами.

      Мыслит ангел вещами,

      а вода рыбой,

      и то, что не изменится в мертвом

      или в дереве,

      и есть середина.

      Воздух, как лев, лежит и лижет себя,

      вылизывает золотой завиток,

      что август-иероним переписал, сопя

      в сухую книгу реки, в световой глоток.

      Лев уходит на водопой, к музыке береговой,

      буква скользит над водой,

      а ты исчез, словно лишний вес,

      отраженный косой косой.

      Соберешь себя разве, тварь, из хлопка на том берегу,

      из мелка в деревянной школе, чей мучим след?

      из белой юбки, задранной на бегу,

      с которой, крестясь, пошел по бассейну свет?

      Мальчик на самокате, чайка, куски

      льва – то сгустятся, то снова жужжат осой,

      липа цветет не с той световой руки,

      не обнаружить себя не обнаруженным собою собой.

      Стеклянные дирижабли парят над Москвой —

      разжиревшим городом лишних букв,

      неразличимы в небе, как ангел в степи пустой,

      как шваркнуть в воду стеклянный бой —

      не перевернет его плуг.

      Стеклянные дирижабли, щурясь, шевелят волну,

      добавляют шелеста липам, хвалы холмам,

      запятую Иерониму и Иеронима – льву,

      из живых их никто не видал, даже Аллах.

      Их отсвет – в ветре, от них скулы воют в любви

      и голова прозрачна наутро в ответ,

      когда с переметной искрой в глухой крови

      поднимает тебя на дюйм позвоночный свет.

      Я шел как пауза меж двух остальных —

      разбитой колбой и распавшимся колесом,

      и меня не было ни в ребре, ни в памяти их,

      стеклянные дирижабли рассматривали мой висок.

      Блейк говорил мне ржавчиной лепестком

      лоб изломан как углем утюг

      речь его внутрь языка ощупывала планеты

      выдохи СКАЧАТЬ