За веру, царя и социалистическое отечество. Николай Чадович

Чтение книги онлайн.

      – Здесь я, – глухо отозвался бывший псарь, успевший затесаться в толпу добропорядочных горожан. Рожу его, прежде схожую со спелой клюквой, испятнали белые яблоки.

      – Чего испужался? – Добрыня подмигнул ему. – Обличья или голоса?

      – Голоса. – Вяхирь, дабы казаться незаметнее, втянул голову в плечи.

      – Его ты ночью слышал?

      – Его.

      – Он Власта Долгого холопом княжьим обозвал?

      – Он.

      – Клятву дашь и железа не убоишься?

      – Деваться-то все одно некуда… За слово свое буду до конца стоять.

      – Верю. – Добрыня перевел пристальный взор на Страшко, еще ничего толком не понявшего. – Почему порты глиной измазаны?

      – Погреб рыл. – Приказчик стал отряхиваться, словно явился в баню, а не на мирскую сходку.

      – Больше некому? Дворни у вас мало?

      – Дворня на вече пошла.

      – Потому, наверное, и рыл, что никто подсмотреть не мог? Или спешка обуяла?

      Приказчик молчал, раз за разом косясь на посадника, но тот его сейчас как бы даже не узнавал. Горожане, еще не уяснившие, что же есть общее между убиенным Властом, фряжским вином, посадским приказчиком и рытьем погреба, усиленно перешептывались.

      И лишь самые сметливые бросали в спину Страшко гневные реплики типа «Убивец!» и «Кровопийца!».

      – Никак онемел? – произнес Добрыня с упреком. – Не беда. Ты даже язык проглоти, а ответ держать придется. Про твои воровские дела мне во всех околичностях ведомо, окромя пары пустяков: кто велел царского служку погубить и кто при тебе в сообщниках состоял? Вопросы не простейшие, но от них твоя дальнейшая судьба зависит. Признаешься во всем – шкуру свою в целости сохранишь. Упираться вздумаешь – подвергнешься принуждению. Клещей и огня отведаешь. Тебе решать.

      Посадник, до того пребывавший в некой кратковременной прострации, внезапно взревел: «Ты, изменник, мое честное имя опозорил!» – и, вырвав у ближайшего стражника сулицу,[42] метнул ее в приказчика, не успевшего сказать ни «да», ни «нет».

      Тучен был князь и одышлив, но руку имел все еще верную. Сулица насквозь пронзила Страшко и едва не задела стоявшего за его спиной десятского.

      Вече охнуло, ахнуло и заголосило. Кто в задних рядах стоял, тот на забор вскочил. Малорослые на плечи высокорослых вскарабкались. Чай, не каждый день такие страсти доводится зреть. Это даже занятней, чем публичное сожжение отступников, в греческую веру переметнувшихся.

      А тут новое зрелище подоспело – вернувшиеся из посадских хором стражники свалили к ногам Добрыни кучу мечей, секир и прочих смертоубийственных орудий.

      – Это не все, – сказали они, отдуваясь. – Там вдесятеро больше осталось. Рук унести не хватило.

      – Чего ради ты у себя оружницу[43] завел, Торвальд Якунич? – обратился Добрыня к посаднику. – На кого войной собрался идти? На царя индийского или на князя ляшского?

      Тот, СКАЧАТЬ