и Пасху, и то по принуждению. Истинно христианская жизнь, утверждала моя церковь, отмечена личными привычками, не имеющими ничего общего с серьезными пороками, под которыми подразумевались употребление спиртного, курение, азартные игры и сквернословие. А мой отец время от времени пил, выкуривал по две пачки сигарет в день, любил поиграть на автоматах в местном «Клубе оленей» и регулярно играл с друзьями в покер или бридж. Кроме того, он умел ругаться и даже поминал имя Господа всуе! Церковь учила меня, что Бог умеет вести учет. Ничто не ускользнет от божественного взора, говорили мне. Каждое деяние записано, твердили учителя в воскресной школе, и подкреплено свидетельствами ангелов. Я полагал, что по всем этим причинам спорить с Богом невозможно. Эту книгу учета прочтут в день смерти каждого как обязательный элемент ритуального суда. И после смерти отца, когда знакомые приходили к нам домой, чтобы выразить соболезнования и объяснить мне, что мой отец был прекрасным христианином и что мне следует утешаться мыслью, что он будет вознагражден, их слова просто не увязывались с остальными. Если судить отца по меркам, заявленным церковью в качестве стандарта, тогда мой отец виновен по всем статьям и не в ладах с тем, что церковь называла «законом Божиим». Моя церковь совершенно недвусмысленно высказывалась о том, какая участь ждет грешников. По этим меркам мой отец был обречен на суд и ад. В то время я совсем запутался. Набожные разговоры о райском блаженстве противоречили определению греха, данному церковью, и ее учениям о суде и наказании. Если религия и предназначалась для того, чтобы утешить меня, она потерпела фиаско. Точнее, привела меня в состояние острого эмоционального конфликта. Мне казалось, что старания церкви управлять поведением верующих с помощью теологии наград и наказаний лишают содержания ее разглагольствования о Боге, имя которому – любовь. Факт остается фактом: моя церковь не смогла утешить меня в минуту скорби. Мало того, она усугубила мою тревожность.
Как и в те дни, когда умер мой дед, я считался еще слишком юным, чтобы присутствовать на похоронах отца, поэтому понятия не имею, что там происходило и с какой целью. И я предположил, что это «для взрослых». Как я уже усвоил, смерть – то, что скрывают от детей и даже отрицают. Эта тактика лишь давала обильную пищу моему воображению и вызывала у меня новые вопросы.
Кто-то из гостей, приходивших в то время к нам, обронил фразу: «Нет в семье Спонгов долгожителей!» Так говорили и другие. Они ссылались на тот факт, что отец моего отца, мой дед, которого я никогда не видел, умер в пятьдесят девять. Они не упоминали, что его сгубила эпидемия гриппа после Первой мировой. Брат отца, мой дядя Белсер, умер в сорок девять, но из-за аварии. Любопытно, как подтасовываются факты в подкрепление постепенно формирующейся мысли. Даже без этой подтасовки идея выглядела странной, отнюдь не утешительной, но я принял ее за чистую монету, и мой танец со смертью стал явно выраженным и личным. Мне было уже не скрыться от тени, которую
СКАЧАТЬ
