Атланты. Моя кругосветная жизнь. Александр Городницкий

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ бронзовым орлом и гордой надписью «Румянцева победам», по субботам и воскресеньям играл обычно военный духовой оркестр. Исполнялись по большей части старинные марши и вальсы. Мне почему-то более других запомнился часто звучавший вальс «Осенний сон». Зрительная память связывает с глухими ударами вздыхающего барабана и грустным напевом труб огненно-красную акварель сухих кленовых листьев на песчаных дорожках сада. До сих пор, услышав этот старый вальс, я испытываю странное чувство мечтательной грусти, как будто кто-то теплой и влажной рукой осторожно берет тебя за сердце. Может быть, именно поэтому всю жизнь более всего я люблю вальсы. Навсегда остался в памяти и старинный марш «Прощание славянки», уже через много лет снова вернувшийся ко мне со сцены МХАТа в финале «Трех сестер».

      Я люблю духовые оркестры,

      Что других мне оркестров нужней.

      Это все начинается с детства,

      С довоенных забывшихся дней.

      Те старинные слушая марши,

      Что запомнил тогда наизусть,

      Почему-то я делался старше

      И впадал в непонятную грусть.

      Поистлели нашивки и канты,

      Неуместны в эпохе другой,

      Те военные спят оркестранты

      Кто под Гатчиной, кто подо Мгой.

      Позабыть бы давно это надо —

      Где обратно дорогу найду?

      Догнивает пустая эстрада

      В Соловьевском осеннем саду.

      Мне оркестр духовой не поможет, —

      Впереди холода и дожди.

      Отчего же, скажи, отчего же

      Снова сердце заныло в груди?

      Не вернуть мне васильевских линий.

      Что я в жизни хорошего знал?

      Все уходит, как в фильме Феллини,

      Где всегда неизменен финал.

      Где теряешь и дом, и подругу,

      И годами налаженный быт,

      А оркестр все ходит по кругу

      И веселые марши трубит.

      Одна из моих нянек, набожная старуха из-под Крестец, во время прогулок ежедневно таскала меня в Андреевский собор на церковные службы, строго-настрого наказав не рассказывать об этом матери. Более всего любила она отпевания. Торжественность мрачноватого этого обряда, усугубляющаяся казавшейся мне странной неподвижностью лежавшего человека, бледное лицо которого ярко освещалось свечами в таинственной полутьме храма, необычно выпевавшиеся слова, терпкий запах плавящегося воска – все это внушало тоску, побуждало скорее выйти наружу, под яркий солнечный свет, на нагретые каменные ступени, где играли другие дети. Я не мог разгадать пугающей тайны смерти и понял тогда только одно: смерть – это неподвижность. В 36-м с собора сорвали кресты, и церковь свое существование прекратила.

      Вместо свергнутого Бога появлялись другие. Помню, как над воротами домов на нашей линии прибивали странный знак Осоавиахима – с винтовкой, пропеллером и противогазом, напоминающий языческий тотем, который должен был защитить жилище от беды. Увы, не защитил.

      Поскольку СКАЧАТЬ