Сделка и ее действие. Комментарий главы 9 ГК РФ (Понятие, виды и форма сделок. Недействительность сделок). К. И. Скловский
Чтение книги онлайн.

Читать онлайн книгу Сделка и ее действие. Комментарий главы 9 ГК РФ (Понятие, виды и форма сделок. Недействительность сделок) - К. И. Скловский страница 14

СКАЧАТЬ случаях нет: право создается у покупателя не продавцом, а правопорядком (при этом оно им же и отбирается у собственника, если он есть). При этом мы видим, что проблема решается за рамками сделки средствами позитивного права и источник ее лежит в законе, а никак не в воле сторон сделки, которая остается все той же[55]. Но здесь на самом деле затрагивается иной принцип, о котором мы постоянно говорим: никто не может быть лишен права помимо его воли. Если уточнить его содержание (а надо заметить, что юристы, конечно, не отрицая его, весьма мало им занимаются, что также показательно для понимания нашего предмета[56]) с учетом действия добросовестности (т. е. за пределами действительной сделки), то он может быть сформулирован так, что никто не может намеренно лишить другое лицо права помимо его воли. Именно этот принцип ограничивает объективное право, правопорядок, и преодоление его в механизме приобретения по давности без доброй совести является, как известно, серьезным вопросом правовой политики, но никак не определения наличия воли в сделке, которая заведомо никаких прав в данном случае дать не может.

      Применительно к установлению обязанностей для иного лица (также за пределами сделки) действие указанного принципа проявляется, например, в норме п. 4 ст. 1109 ГК РФ, вводящей исключение для обязательства о неосновательном обогащении из исполнения недолжного при понимании отсутствия обязательства: очевидно, что тем самым исключается намеренное создание обязательства иному лицу помимо его воли. Тот же принцип объясняет и содержание норм об обязательствах, возникающих вследствие действий в чужом интересе без поручения, – именно отсутствие намерения создать обязательства иному лицу, а точнее, наличие иного намерения, например предотвращение вреда и т. д., позволяет создать соответствующее обязательство[57].

      Возвращаясь к принципу разделения (и к проблеме удвоения), замечу, что можно было бы достичь тех же целей, если бы, не разрушая понятия сделки, мы исходили из того, что сделка создает собственный эффект, традиционно отождествляемый с установлением обязательства (хотя, как было показано выше, обязательство – лишь частный случай такого эффекта), а переход прав, во всяком случае затрагивающих третьих лиц, прежде всего абсолютных, осуществляется силой правопорядка по наступлении тех фактов, которые указаны в сделке или в законе. Для признания истинности этого простого суждения нужно отказаться от (обычно принимаемого без доказательств) представления, что воля сторон сделки – единственный источник прав и обязанностей, в том числе абсолютных. Таким образом, принцип разделения в его классическом виде имеет своим источником неверную идею о том, что права передаются волей сторон в сделке.

      После этого нетрудно сориентироваться и в механизме распорядительной сделки, которая может быть только фикцией (а фикции – монополия объективного права, но не частной воли сторон и даже не таланта отдельного интерпретатора): поскольку СКАЧАТЬ

<p>55</p>

В случае приобретения от неуправомоченного отчуждателя «отсутствует производное приобретение, потому что приобретатель основывает свое право собственности не на праве действительного собственника вещи, а исключительно на предусмотренном законом фактическом составе приобретения» (Крашенниников Е.А. Приобретение гражданских прав // Сборник статей памяти М.М. Агаркова / Под ред. Е.А. Крашенниникова. Ярославль, 2007. С. 4–5). Автор этим обосновывает и отпадение залога (см. там же). Между тем если отпадение залога по обычной давности владения (ст. 234 ГК) не вызывает сомнений и, видимо, малоактуально уже ввиду действия срока залога, то моментальное приобретение посредством нормы п. 2 ст. 223 ГК РФ едва ли позволяет легко оправдать отпадение залога, как и прочих обременений. Я бы исходил из обратного – из сохранения тех обременений, которые должен был видеть добросовестный приобретатель при совершении порочного приобретения (с точки зрения оборота – а именно интересы оборота и заставили правопорядок создать весь этот механизм – цена добросовестного приобретения заведомо уменьшена с учетом всех известных обременений). Хотя сохранение этих обременений и ограничений невозможно обосновать самой сделкой приобретения (она недействительна), здесь вполне допустимо прямое действие позитивного права, ведь именно оно создало весь данный механизм помимо сделки.

<p>56</p>

Частным доказательством того факта, что этот принцип находится на периферии юридического сознания, может быть, например, недоразумение с отнесением полномочия (представителя или органа юридического лица) к субъективным правам. Известно, что у полномочия отсутствуют такие важнейшие свойства субъективного права, как наличие интереса (полномочие всегда основано на чужом интересе), невозможность нарушения полномочия как субъективного права и отсутствие исковой защиты, особенность злоупотребления полномочием: потерпевший от злоупотребления полномочием находится вне сферы действий уполномоченного лица, тогда как злоупотребление правом причиняет зло именно тому лицу (лицам), по отношению к которому осуществляется право действиями субъекта, этим правом обладающего, полномочие при передаче (передоверии) не прекращается у передавшего его лица, но остается у него также и т. д. (основная заслуга в критике концепции, отождествляющей полномочие и субъективное право, принадлежит В.А. Рясенцеву). Здесь я добавил бы еще один важнейший аспект: если субъективное право ни в коем случае не может быть прекращено третьим лицом, то прекращение полномочия актом, исходящим от третьего лица, – характерное свойство полномочия. И то, что этот аспект остается без внимания, не может не расцениваться как раз в том смысле, что упомянутый выше фундаментальный принцип права весьма часто упускается из виду.

<p>57</p>

Здесь интересны два момента: во-первых, понимание воли в действии как содержащей только одну цель (в данном случае – защиту чужих интересов), что до сих пор остается трудным вопросом для цивилистики, хотя в значительной мере эти трудности носят искусственный характер; во-вторых, само по себе традиционное внимание к этому механизму, значительно превышающее его практическое значение, что указывает, как представляется, на открытое проявление указанного выше принципа, на его непреодолимую границу, на осознание невозможности даже частного его нарушения без угроз всему общественному укладу.