Лицом в сугробе лежит мой рыцарь. Юлия Виноградова

Чтение книги онлайн.

      В свои сорок лет Башмаков выглядел довольно молодо и не был этому рад: он хотел производить впечатление человека респектабельного, поэтому носил густую короткую черную бородку, а волосы аккуратно зачесывал на левый бок, скрывая под челкой неинтеллигентно низкий лоб. Большой, приплюснутый нос и мутновато-зеленоватые глаза навыкате, за которые еще в детстве он получил обидную кличку Карась, Башмаков скрыть не мог и своей внешности очень стеснялся. Кончик носа он постоянно трогал рукой, как бы стараясь заслонить его от чужих взглядов, глазами же старался ни с кем не встречаться, предпочитая смотреть в одну точку впереди себя на полу – отчего создавалась впечатление, что он постоянно что-то искал на одном и том же месте изо дня в день.

      По природе своей Сергей Иванович (обращение по фамилии он не терпел и расценивал как личное оскорбление) был человеком амбициозным и хвастливым, уверенным в своей абсолютной незаменимости, однако совершенно не злым – конфликтов он не любил, а любил всяческий позитив, особенно рыбалку, и старался воспитывать сына «настоящим мужиком».

      Его главной слабостью было неумение признавать собственные ошибки. Если по какой-то причине ошибку все-таки приходилось признать, голос Башмакова срывался, как у подростка.

      Таких ситуаций, впрочем, обычно не возникало. В поселке N Сергей Иванович пользовался большим уважением и считался знатоком своего дела. Заезжий московский следователь как-то раз сказал Башмакову, что методы его прямолинейны и просты, а выводы поспешны и зачастую необоснованны, – но об этом случае Башмаков предпочел забыть, как о страшном сне, неконструктивном и непозитивном.

      Башмаков замешкался на пороге. Опросить друзей и родственников самоубийцы вместе с судебным психиатром – это всегда неприятная, бессмысленная, но обязательная рутина. Но на этот раз все было немного серьезней. Ведь Олесю Багрову покойный обвинил в своем блоге буквально в подготовке его убийства… Башмаков поправил усы и покосился на психиатра Агаркова, незаметно маячившего за спиной.

      На открывшую дверь девушку было больно смотреть. Вся в слезах и с опухшими глазами, она выглядела не на свои двадцать с небольшим, а лет на сорок. Спина сгорбилась, тонкие бледные руки дрожали.

      – Доброе утро, Олеся, – прогудел Башмаков. – Полагаю, вы слышали о самоубийстве Сергея…

      – Д-доброе… да какое же оно доброе, это утро! Да, конечно, я все уже знаю… Сережа, Господи… Сережа, Сережа… – Она говорила медленно, как будто заикаясь.